Майкл Баджент, Ричард Лей, Генри Линкольн

Священная кровь и Священный Грааль

© Michael Baigent, Richard Leigh, Henry Lincoln "The Holy Blood and the Holy Grail" London, 1982
© Перевод О. Фадиной

Глава 9
Короли с длинными волосами

        Загадка меровингской династии еще более туманна, чем тайна катаров и рыцарей Храма - настолько тесно переплетаются здесь действительность и вымысел. Так, несмотря на наши усилия, чтобы отделить настоящее от фальшивого, достоверность от легенды, мы оставались окутанными непроницаемым облаком тайны.
        Происходящий от сикамбров, германского племени, более известного под именем франков, меровингский род властвовал в течение V и VI вв. на обширных территориях, ставших затем Францией и Германией. Не будем забывать, что эта эпоха была также эпохой короля Артура и послужила фоном для большого романтического цикла о Граале. Без сомнения, эти годы, самые темные из того времени, которое неправильно назвали "мрачным Средневековьем", в наших глазах гораздо менее мрачны, чем были сознательно затемнены.
        Образование и культура, как мы знаем, были в то время монополией католической Церкви, и информация, относящаяся к этому периоду, которая у нас имеется, исходит из ее, Церкви, источников, остальное же исчезло или было уничтожено. Иногда, к счастью, несмотря на молчание или незнание, которые слишком долго окружали эту эпоху, несмотря на покрывало, заботливой рукой наброшенное на их тайну, какая-нибудь деталь могла просочиться и дойти до нас. Слово, дата внезапно выступали из тени, и, благодаря им, можно было восстановить увлекательную реальность, так отличающуюся от того, что нам преподала официальная История.
Происхождение меровингской династии сопряжено с многочисленными загадками, и первая из них касается непосредственно природы этой расы,
        В самом деле, понятие династии обычно вызывает в памяти семью или "дом", царствующий на том месте, откуда исчезли, либо были изгнаны, либо низложены предшественники. Так, война Алой и Белой Розы в Англии была отмечена сменой династий; затем, сто лет спустя, Тюдоры исчезли, и Стюарты взошли на трон, в свою очередь через посредство Оранского и Ганноверского домов.
        Ничего подобного не было в истории Меровингов - ни узурпации, ни грубости, ни угасания предшествующей династии. Кажется, что они всегда правили Францией и всегда были признаны законными ее королями. До того дня, когда один из них, которого судьба отметила особым знаком, дал свое имя династии.
        Историческая действительность, касающаяся этого Меровея (Меровеха или Меровеуса) совершенно скрыта легендой. Это почти сверхъестественный персонаж, принадлежащий великим классическим мифам, даже его имя свидетельствует о его чудесном происхождении, ибо в нем находят отзвук французские слова "мать" и "море".
        По мнению главного франкского летописца и согласно последующей легенде, Меровей был рожден от двух отцов. Действительно, рассказывают, что, будучи уже беременной, его мать, жена короля Клодио, пошла купаться в море; там ее соблазнило и похитило таинственное морское существо - "зверь Нептунов, на Квинотавра похожий", тоже мифологическое животное. Возможно, это существо сделало королеву беременной второй раз, и когда родился Меровей, в его жилах текли две разные крови: кровь франкского короля и кровь таинственного морского чудовища.
        Распространенная легенда времен античности и последующих европейских традиций, - скажете вы. Конечно, но, как и все легенды, она далека от того, чтобы полностью быть вымышленной, а является символической и за своей чудесной видимостью скрывает конкретную историческую действительность. В случае с Меровеем эта аллегория означает передачу ему матерью иностранной крови или же смешением династических родов, следствием чего явилось то, что франки оказались связанными с другим племенем, пришедшим, возможно, "из-за моря". С течением лет и с развитием легенд оно, непонятно почему, превратилось в морское существо.
        Итак, Меровей родился, облеченный самой необыкновенной властью, и с этого дня, какой бы ни была историческая действительность, основанная на легенде, меровингская династия оказалась окружена аурой магии и сверхъестественного, которые никогда ее не покинут.
        Если верить преданиям, меровингские короли, по примеру их знаменитого современника Мерлина, были приверженцами оккультных наук и любых форм эзотеризма. Впрочем, их часто называли королями-"колдунами" или "чудотворцами", ибо они обладали, как говорит опять же легенда, чудесной силой исцелять только наложением рук, и кисти, свисающие по бокам их одеяний, обладали такими же целительными свойствами. У них также был дар ясновидения и экстрасенсорного общения с животными и силами окружающей их природы, и рассказывали, что на шее они носили магическое ожерелье. Наконец, их объявляли обладателями таинственной формулы, которая защищала их и гарантировала долголетие - дар, который, однако, не подтверждается Историей. На их теле имелось родимое пятно, которое свидетельствовало об их священном происхождении и позволяло немедленно их узнать: красное пятно в виде креста было расположено либо на сердце - любопытное предвосхищение герба тамплиеров, - либо между лопатками.
        Меровингов называли также "королями с длинными волосами". По примеру знаменитого Самсона из Ветхого Завета, они на самом деле отказывались стричь волосы, в которых помещалась вся их "доблесть" - сущность и секрет их сверхъестественных способностей. Причины этих верований нам неизвестны, но, кажется, что их принимали очень всерьез, по крайней мере, до 754 г., когда Хильдерика III низложили и заключили в тюрьму и по категорическому приказу папы ему остригли волосы.
        Какими бы обыкновенными они ни казались, основываются эти легенды все же на конкретных и бесспорных явлениях действительности, а именно: на тех, что касаются особого положения, которое занимали Меровинги при жизни. На самом деле их считали не королями в современном смысле этого слова, а скорее королями-священниками, земным олицетворением всемогущества Божия, каковыми до них были фараоны Древнего Египта. Они не царствовали милостью Божией, но были живыми ее представителями, воплощением - качество, обычно признаваемое только за Иисусом Христом. Их ритуалы больше походили на священнические, чем на королевские. Так, были обнаружены тела некоторых меровингских монархов, носящие на черепах ритуальные надрезы, подобные тем, какие можно видеть на черепах древних великих буддийских священников Тибета; эти надрезы позволяли душе покидать тело в момент смерти и входить в контакт с божественным миром. Не следует ли в связи с этим и тонзуру священников отнести к этой древней меровингской практике?
        В 1653 г. в Арденнах была найдена меровингская могила, имеющая большое значение; это было захоронение Хильдерика I, сына Меровея, отца Хлодвига - самого знаменитого представителя династии. В могиле находилось оружие, сокровища, различные драгоценности и значки, которые обычно находят в королевских захоронениях. Но в этом имелись также предметы, относящиеся больше к области магии и колдовства, чем к королевской власти: отрезанная лошадиная голова, голова быка, сделанная из золота, и хрустальный шар.
        Одним из священных символов Меровингов была пчела, и таких пчелок из золота в могиле Хильдерика было около трехсот; все содержимое могилы было передано Леопольду-Вильгельму Габсбургскому, военному правителю австрийских Нидерландов и брату императора Фердинанда III. Однако все эти сокровища позже вернутся во Францию, и со времени коронации в 1804 г. Наполеон сделал пчел главным украшением своего парадного облачения.
        Но это не единственное проявление императорского интереса к королям, которые задолго до него занимали трон Франции. По его приказу аббат Пишон очень серьезно занялся генеалогическими поисками, чтобы узнать, выжил ли род Меровингов после падения династии. Именно эти заказанные Наполеоном документы впоследствии будут широко использованы в генеалогиях "документов Общины".
Итак, между нами и исторической действительностью, чей непроницаемый экран мы старались исследовать, вставал фантастический мир, достойный той эпохи, когда по всей Европе рождались великие циклы мифов и легенд.
        На самом деле, об истинном происхождении Меровингов известно очень мало. Сами они считали себя потомками Ноя, который в их глазах еще больше, чем сам Моисей, был источником мудрости - понятие, которое вновь возникнет через какую-нибудь тысячу лет в европейском франкмасонстве. Так как они еще претендовали на то, чтобы их считали потомками жителей древней Трои, современные историки начали искать их след в античной Греции, а в особенности в регионе, называемом ранее Аркадией. Как говорят эти историки, предки меровингских королей на самом деле имели связи с аркадийским королевским домом и в самом начале христианской эры дошли до Дуная, потом перешли Рейн и обосновались на территории современной Западной Германии.
        Троянские или аркадийские корни - это все детали, но они вовсе не противоречат друг другу. Во всяком случае, Гомер считал, что в осаде Трои принимали участие многие аркадийцы; и древнегреческие историки тоже сообщали о каком-то племени, пришедшем из Аркадии. Мимоходом отметим, что в этих местах медведь раньше считался священным животным и был предметом таинственного культа и ритуальных жертв. Название "Аркадия", впрочем, происходит от "аркадес", что значит "медвежий народ", и древние аркадийцы утверждали, что являются потомками Аркаса, божества земли, имя которого переводится как "медведь". Наконец, из греческой мифологии мы узнаем, что Аркас был сыном нимфы Каллисто, очень похожей на охотницу Артемиду. Сегодня Каллисто знакома нам по очертаниям созвездия Большой Медведицы, а Аркас - Малой Медведицы.
        Подобное же положение занимал медведь и у сикамбров-франков, предков Меровингов. Как и древние аркадийцы, они поклонялись ему в виде Артемиды, или, точнее, ее галльской сестры Ардуины, божества Арденн, культ которой существовал задолго до средних веков. Одним из главных центров таинств Ардуины был Люневиль, расположенный недалеко от двух местностей, которые нам уже знакомы: это Стенэ и Орваль, где до 1304 г. католическая Церковь обнародовала приказы, запрещающие культ языческой богини.
        Особые тотемические и магические силы, признаваемые за медведем в этих меровингских Арденнах, вполне объясняют то, что имя "Урсус" ("Ursus") - "медведь" по-латински - было дано "документами Общины" всей королевской династии. Но самый поразительный факт - это то, что по-галльски слово "медведь" произносится "арт" ("arth"), откуда и происходит имя "Артур" ("Arthur"). Но так как мы не можем долго следовать по этой дороге и отклоняться от нашей темы, то ограничимся пока констатацией того, что знаменитый король Артур был современником Меровингов и также принадлежал к тому же мистическому циклу о медведе.
        В начале V в. нашествие гуннов на Европу повлекло за собой широко развернувшуюся миграцию. Именно в эту эпоху сикамбры перешли Рейн, вошли в Галлию и обосновались на территории современной Бельгии и на севере Франции в районе Арденн. Сто лет спустя эта область стала называться королевством Австразия, в центре которого находилась современная Лотарингия.
        Не стоит думать, что сикамбры вошли в Галлию подобно орде варваров. Их появление не было отмечено никакой суматохой, никакими жестокостями, как это часто бывало. Напротив, они наилучшим образом слились с местным населением. В течение веков язычники - но не дикари - поддерживали с римлянами прекрасные отношения, зная и применяя у себя их правы, обычаи и принципы управления, и некоторые из них добивались званий офицеров императорской армии, а в некоторых случаях становились даже римскими консулами: Поэтому в данном случае ни о каком нашествии не может быть и речи, здесь имела место мирная ассимиляция. И когда в конце V в. рухнула Римская империя, совершенно естественно, что сикамбры заняли вакантное место, не прибегая к насилию, но уважая древние обычаи. Таким образом, общественный строй государства первых Меровингов мало отличался от Римской империи, и управление Галлией просто перешло в другие руки.
        Имя "Меровей" носят две исторические личности, и поэтому трудно определить точно, который из двух родился от легендарного морского чудовища. Действительно, известно, что один Меровей, вождь племени сикамбров, жил в 417 г., сражался вместе с римлянами и умер в 438 г., говорят даже, что он посетил Рим, где произвел сенсацию, проезжая верхом на коне по загроможденным улочкам столицы империи с развевающимися на ветру длинными волосами.
        Потом, в 448 г., сын первого Меровея, носящий то же имя, был провозглашен в Турнэ королем франков и царствовал в течение последующих десяти лет до самой своей смерти. Первый монарх объединившегося франкского народа и, в силу своего знаменитого двойного рождения - или в силу некой действительности, которую он символизировал, - он дал свое имя династии, которую основал.
        При его наследниках франкское королевство продолжает процветать, но не в примитивном и варварском смысле этого слова, как можно себе вообразить, а напротив - это была цивилизация, сравнимая в некоторых аспектах с Византией, и уровень ее развития был гораздо выше, чем во Франции, спустя каких-нибудь пятьсот лет, во время правления последних монархов Средневековья. Так, король Хильдерик I не только построил в Париже и Суассоне великолепные амфитеатры в римском стиле; он был также прекрасным поэтом, гордившимся своими талантами, и несравненным оратором, особенно когда произносил речи, обращенные к церковным властям, доказывающие гибкость его мысли, владение диалектикой и глубокое знание самых различных тем, что ставило его наравне с его собеседниками.
        Конечно, подчиненные меровингским законам франки выказывали иногда некоторую грубость, но никогда не демонстрировали особого расположения или вкуса к войне, как викинги, гунны или вестготы. Главной их деятельностью были сельское хозяйство и торговля в Средиземноморье, но высоким уровнем отличались и их ремесла, как свидетельствуют различные и многочисленные экспонаты, выставленные в европейских музеях.
        Наконец, меровингские короли обладали сказочными богатствами, особенно золотом, которое делалось в большом количестве в виде золотых монет на королевских фабриках, одна из которых была расположена на месте современного города Сьон в Швейцарии. Многочисленные образцы этих монет существуют и в наши дни: на них вычеканен равноконечный крест, тот самый, который возьмет себе во время крестовых походов франкское королевство в Иерусалиме.
        Как мы видели, окруженные нимбом из тайны, легенд, магии и сверхъестественного, что сопутствовало им на протяжении всей их жизни, меровингские короли совершенно не походили на других правителей той эпохи. Если их жизнь, нравы, экономическая система были в некоторых деталях похожи на жизнь, нравы и экономику их европейских современников, то их династия и королевская власть носили очень специфический характер.
        Мужские потомки меровингского рода не были "священными" королями, но начинали считаться таковыми с двенадцатилетнего возраста; этот день рождения не был отмечен никакой публичной церемонией, ни коронацией, ни помазанием на царство - просто начиная с этого дня они, как будто подчиняясь некоему священному праву, брали на себя бремя власти. Но так как король был верховным правителем королевства, никто не заставлял его - да от него это и не требовалось - входить в практические детали своего дела; его роль больше состояла прежде всего в том, чтобы "быть", чем "делать", царствовать не управляя, короче, воплощать в себе символ, быть ритуальной фигурой и королем-священником одновременно. Управление и хозяйственная деятельность предназначались для человека, не принадлежавшего к королевской династии, своего рода канцлеру, называемому майордомом - такая структура меровингского режима несколько напоминает некоторые современные конституционные монархии.
        Подобно Патриархам из Ветхого Завета, даже после того, как они обратились в христианство, меровингские правители были полигамными и содержали роскошные гаремы. Даже когда аристократия, уступив нажиму Церкви, решилась принять строгую моногамию, монархи отказались следовать этому, а Церковь, что очень любопытно, не протестуя, согласилась закрыть глаза на эту привилегию, о чем один английский историк, удивляясь, написал следующими словами:
        "Почему полигамия была молчаливо одобрена франками? Быть может, мы имеем здесь дело с древним обычаем королевской семьи, семьи такого ранга, что уже никакой, даже самый выгодный династический брак не сможет еще более облагородить ее кровь, и она не может быть осквернена кровью рабыни... Родится ли королева в королевской династии или от куртизанки - это не имело значения... В его собственной крови находилась эта сила рода, и все, кто принадлежал к нему, разделяли ее...". Другие, подразумевавшие то же самое, спрашивали себя:
        "А может, Меровинги - это германская династия Heerkonige, выходцы из древней королевской династии времен великого переселения народов?"
        Но сколько королевских семей в мире обладало такими привилегиями и почему Меровинги имели на это больше прав, чем другие? Каким образом их кровь наделяла их такими исключительными правами? Это были вопросы без ответов, и мы терялись в догадках...
        Самым знаменитым из всех меровингских королей был внук Меровея, Хлодвиг I, который царствовал с 481 по 511 г. Все французские школьники знают это имя, ибо благодаря ему Франция приняла христианство, и римско-католическая Церковь завоевала в Западной Европе главенство, которое продлилось не меньше, чем тысячу лет.
        Итак, в 496 г. католическая Церковь оказалась в ненадежном положении, и ее существованию, хрупкому с самого начала века, угрожала очень серьезная опасность. Римский епископ провозгласил себя папой между 384 и 399 гг., но его официальный статус, идентичный статусам других епископов того времени, совершенно не походил на современное папство. Не будучи духовным руководителем и верховным властителем христианского мира, он, в конце концов, представлял собой просто одну из многочисленных и противоречивых форм христианства, безнадежно борющегося, чтобы выжить, несмотря на конфликты, расколы и оппозиции теологического порядка. Действительно, римская Церковь обладала едва ли не большей властью, чем Церковь кельтская, с которой первая пребывала в постоянном разногласии; она была окружена не большей значительностью, чем какая-нибудь еретическая секта, вроде арианства, которое, например, отрицало божественность Иисуса, настаивая на его человеческой природе. Впрочем, заметим, кстати, что в конце V в. епископства в Западной Европе были в различной степени вовлечены в эту форму арианства.
        В той мере, в какой римская Церковь хотела выжить и утвердить свой авторитет, она нуждалась в могущественной поддержке. И если христианство хотело развиваться по единственному пути римской доктрины, ему надо было распространять эту доктрину, внедрять, если это было необходимо, навязывать ее с помощью светских сил, достаточно надежных и эффективных, чтобы победить, вытеснить и окончательно задушить все соперничающие с ней верования. Церковь начала искать эту поддержку, эту силу и нашла ее, вполне естественно, у Хлодвига.
        В 486 г. Хлодвиг в большой степени увеличил владения Меровингов и, благодаря победам над враждебными ему племенами, присоединил к Арденнам прилегающие к ним многочисленные мелкие государства и княжества. Теперь такие важные города, как Труа, Реймс и Амьен, входили во франкское королевство, и Хлодвиг, конечно, не замедлил бы стать одним из самых могущественных монархов в Западной Европе.
        Его обращение и крещение играют, безусловно, в нашем расследовании одну из главных ролей. Все подробности в свое время были описаны в знаменитом рассказе "Житие святого Ремигия", но, к несчастью, за исключением некоторых страниц, рукопись была уничтожена спустя двести пятьдесят лет. С какой целью и ради какого таинственного замысла? По всей видимости, это было сделано умышленно, и только несколько фрагментов еще свидетельствуют о том, какой огромный интерес представляло ее содержание.
        Согласно преданиям, внезапное и неожиданное обращение Хлодвига было делом рук его жены Хродехильды, ревностной католички, которая, как кажется, не успокоилась до тех пор, пока не увидела, как ее муж принял ее веру, благодаря помощи ее исповедника Ремигия - упорство, за которое она позже была канонизирована. Но за этим преданием стоит конкретная историческая действительность. В самом деле, когда Хлодвиг обратился в римскую веру, чтобы стать первым королем-католиком франков, то он завоевал гораздо больше, нежели простое уважение своей супруги, и царство более существенное, чем небесное.
        Известно, что в 496 г. между ним и св. Ремигием произошло несколько тайных встреч, после которых немедленно последовало надлежащим образом оформленное согласие между франкским королем и римской Церковью. Для Рима это была беспрецедентная политическая победа, которая обеспечивала выживание его Церкви и устанавливала ее высшую духовную власть над всей Западной Европой. Наконец-то она стала равной Константинополю - блестящей и далекой родине греческого православия; теперь она может дать волю своим мечтам о владычестве и найти неотвратимое средство положить конец различным существовавшим тогда формам ереси. Инструментом этой духовной гегемонии, мечом из плоти и крови католической Церкви, ее светской рукой, ощутимым проявлением ее власти впредь должен был стать Хлодвиг, благодаря которому все надежды были, наконец, дозволены.
        Что, в свою очередь, выигрывал король франков? Что касается его, то он получал титул "Нового Константина" ("Novus Konstantinus"), а также - разрешение править объединенной империей, "священной римской империей", предназначенной заменить империю Константина, незадолго до того разрушенную вандалами и вестготами.
        Как считают некоторые современные историки, еще задолго до своего крещения Хлодвиг предусмотрел возможность сделать эту древнюю римскую империю наследственным владением Меровингов. Как бы то ни было, теперь он становится чем-то вроде императора Западной Европы, патриархом германских государств на Западе, царствуя, но не управляя, над всеми народами и королями.
        Этот пакт, подписанный Хлодвигом и римской Церковью, оказался чреват тяжелыми последствиями для христианского мира VI в. и последующих веков. Действительно, крещение короля франков знаменовало рождение новой римской империи, христианской империи, основанной на самой церкви и управляемой королями-Меровингами. Теперь между духовной властью и светским государством существовала нерасторжимая связь, ибо одно приносило клятву верности другому, и оба были связаны друг с другом навсегда. Договор был скреплен церемонией - крещением Хлодвига св. Ремигием, который произнес на латыни знаменитые слова:
        "Mitis depone colla, Sicamber, adora quod incendisti, incendi quod adorasti".
        ("Покорно склони выю, сикамбр, почитай то, что сжигал, сожги то, что почитал").
        Вспомним, ибо это часто забывают, что это крещение никоим образом не было коронацией. В самом деле. Церковь и не должна была объявлять Хлодвига королем, так как он уже был им, и ей ничего больше не оставалось, как признать его таковым. Таким образом, она официально связывала себя не с одним Хлодвигом, а с его последователями, не с отдельной личностью, а с династией. В этом смысле пакт по всем пунктам походил на связь Бога из Ветхого Завета с царем Давидом. Конечно, его можно было изменить - как в случае с Соломоном, - но его нельзя было ни отменить, ни порвать, ни предать. Этого Меровинги никогда не должны были забывать.
        До конца своей жизни Хлодвиг старался свято исполнять надежды и честолюбивые замыслы, питаемые Римом на его счет. С сознанием и энергичностью, достойными восхищения, он силой оружия насаждал веру - предмет его договора; будучи официально одобренным и духовно поддерживаемым Церковью, он на юге и на востоке расширил границы своего королевства, которое занимало теперь большую часть Франции и значительную часть Германии.
        Самыми коварными из его соперников были исповедующие арианство вестготы, чья империя простиралась от Северных Пиренеев до Тулузы; Хлодвиг начал против них ужасные штурмы и окончательно победил их в 507 г. в битве при Вуйе. После этого Тулуза и Аквитания не замедлили пасть перед ним, как, впрочем, и все остальные вражеские земли, чьи правители еще до прихода франкских войск сложили оружие. От Тулузы вестготы отступили к Каркассону, затем, будучи изгнанными из этой цитадели, они основали свою столицу и последний бастион в Разесе, в графстве Редэ, который сегодня зовется деревней Реин-ле-Шато.
        После смерти Хлодвига в 511 г. созданная им империя была, согласно меровингскому обычаю, разделена среди четырех его сыновей. И в течение более ста лет меровингская династия царствовала в многочисленных разрозненных королевствах. Но так как они большую часть времени вели войны и больше запутывались в вопросах наследования, то с годами их права стали давать повод ко все возрастающим беспорядкам. Власть, так хорошо централизованная Хлодвигом, все больше и больше ослаблялась и медленно приходила в упадок. Всякого рода смуты, интриги, похищения и убийства и плюс к этому хронический беспорядок мало-помалу докатились до самых отдаленных уголков франкского королевства.
        Однако в самом центре этого хаоса родилась и быстро росла новая верховная власть, образец силы и равновесия, которые обеспечивали не официальные правители, а майордомы, о которых мы говорили выше. В силу сложившихся обстоятельств, эти последние действительно умножали свою власть и даже внесли большой вклад в падение монархии.
        Лишенные власти, безвольные последние Меровинги стали знаменитыми "королями-бездельниками" - таким презрительным прозвищем заклеймила этих слабых и снисходительных монархов История; они были изнеженными, и ими легко манипулировали алчные и подлые советники, правившие вместо них.
        Но давайте не будем относиться к ним слишком сурово. Если на самом деле анархия в меровингском королевстве толкала к трону юных принцев, которые самым жалким образом уступали давлению своего окружения, то другие, более зрелые, представлялись настоящими правителями. Именно таков был случай Дагоберта II, жизнь которого с самого начала похожа на одну из многочисленных средневековых легенд или на волшебную сказку. Однако описанные события действительно имели место.
        Дагоберт II родился в 651 г., он был наследником королевства Австразия, но когда спустя пять лет умер его отец, их майордом Гримоальд похитил мальчика, чтобы помешать ему взойти на трон. Напрасно повсюду искали ребенка, и нетрудно было убедить двор в его смерти. Ссылаясь на волю покойного монарха, Гримоальд тут же предложил выбрать новым королем его собственного сына. Хитрость удалась, причем не только с вельможами, но и с матерью Дагоберта, которая отдала всю власть в руки честолюбивого майордома.
        Однако настоящий наследник трона не умер. В действительности, Гримоальд не захотел его убивать, а отдал его епископу города Пуатье, который, в свою очередь, не желая совершать преступления, отправил его в Ирландию. Так, свое детство Дагоберт провел в монастыре Слана близ Дублина, где он получил лучшее образование, чем ему могли дать во Франции. Между прочим, легенда рассказывает, что в Ирландии он отправился ко двору Верховного Короля Тары и познакомился с тремя принцами из Нортумбрии, воспитанными также сланскими монахами. В 666 г. он женится на кельтской принцессе Матильде; затем покидает Ирландию, едет в Англию и устраивается в Йорке, в королевстве Нортумбрия, где подружился с епископом Уилфридом, который стал его советником.
        В то время между кельтской и римской Церковью существовал раскол: первая отказывалась признавать авторитет второй. Уилфрид, заботившийся о единстве и пытавшийся привести заблудших овец к материнской груди, уже успел добиться в этом некоторого успеха на совете в Уитби в 664 г., и, может быть, в этих условиях его дружба и интерес к юному Дагоберту не имел никакой задней мысли. В то время союз Меровингов с Римом, установленный полтора века назад Хлодвигом, несколько ослаб, и Уилфрид, верный сторонник Рима, считал своим долгом помочь ему укрепить его первенство в Англии и на континенте: в ближайшем будущем Дагоберт мог вернуться во франкское королевство и потребовать себе трон Австразии; будучи у себя дома, он также мог согласиться взять в руки меч, чтобы оказать поддержку Церкви. То есть епископ был настолько мудр, что уже сейчас хотел обеспечить для себя его лояльность.
        В 670 г. принцесса Матильда, жена Дагоберта, умерла, дав жизнь их третьей дочери, и Уилфрид, не теряя времени, подыскал некоронованному монарху другую жену. Если в первый раз в женитьбе Дагоберта играли роль мотивы династического порядка, то во второй раз они были еще сильнее, ибо он женился на Гизеле из Редэ, дочери Беры II, графа Редэ, и внучке Тулки, короля вестготов...
        По этому поводу напрашивается много размышлений, на первый взгляд, очевидных и не лишенных интереса. Во-первых, королевская кровь вестготов с тех пор должна была смешаться с кровью Меровингов; затем, благодаря этой связи, которая устанавливала границы государства в Арденнах и Пиренеях, зарождался образ той Франции, которую мы знаем сегодня. Наконец, и что особенно важно, эта связь помещала вестготов, исповедовавших арианство, в сферу деятельности римской Церкви.
        Итак, в 671 г. Дагоберт женился на Гизеле, возвратившись на континент. Судя по рассказам современников, свадьба состоялась в Редэ-Ренн-ле-Шато, - в резиденции юной принцессы Разесской, и в церкви св. Магдалины, на месте которой спустя много веков должна была подняться церковь Беранже Соньера. У Дагоберта уже было три дочери от первого брака, но не было наследника, и вот вторая жена родила ему еще двух дочерей, а затем, в 676 г., сына, Сигиберта IV, - в это время Дагоберт уже снова был королем.
        В течение трех лет после свадьбы Дагоберт, казалось, ждал в Ренн-ле-Шато своего часа, наблюдая издалека за своими северными владениями до 674 г., когда представился благоприятный случай. При помощи матери и советников он отправился в Австразию, потребовал королевский венец и был официально провозглашен королем. Уилфрид, епископ Йоркский, бесспорно, сыграл большую роль в этом событии, а также и другой персонаж, которому История уделила мало внимания - святой Аматус, епископ Сьонский из Швейцарии.
        Сев на трон, Дагоберт не стал королем-бездельником, но, напротив, показал себя достойным наследником Хлодвига. Быстро освоившись, он укрепил свою власть, положил конец анархии в королевстве и затем положил все силы на то, чтобы установить в нем порядок. Он правил жестко и подчинил себе бунтующую знать, достаточно сильную в экономическом и военном плане, чтобы сопротивляться трону. Наконец, говорят, что он собрал в Ренн-ле-Шато бесценные сокровища, предназначенные для завоевания Аквитании, которая ускользнула от опеки Меровингов около сорока лет тому назад и стала независимым государством.
        Но если Уилфрид Йоркский ждал от нового короля Австразии, что тот станет защитником Церкви, то он был жестоко разочарован в его поведении, ибо Дагоберт не сделал в этом направлении ничего. Напротив, он, казалось, даже попытался затормозить все попытки римской экспансии внутри своего королевства, явно провоцируя ярость церковных властей, не лишенную, впрочем, основания. На этот счет существует письмо французского прелата, горько жалующегося Уилфриду на налоги, которые поднял Дагоберт, "презрев Церкви Божии и их епископов".
        Но у короля были и другие причины для того, чтобы поссориться с римскими властями. В силу своего брака с Гизелой де Редэ, вестготской принцессой, Дагоберт действительно получил значительные земельные владения на территории современного Лангедока, и его не могло не затронуть арианское влияние, существующее в этой стране даже в королевской семье: теоретически вестготы были верны католической Церкви, но их верноподданнические чувства в действительности были очень гипотетическими и второстепенными по отношению к глубоким религиозным тенденциям своего рода.
        В 679 г., после трех лет царствования, Дагоберт уже успел нажить себе значительное число врагов, как светских, так и религиозных. Во-первых, это была знать, попытки которой обрести независимость он энергично обуздал; во-вторых, Церковь, экспансии которой он явно препятствовал. Что же касается франкских правителей в соседних государствах, то они одновременно опасались и завидовали сильному и централизованному режиму, в который кое-кто предусмотрительно поместил своих агентов. Среди них фигурировал собственной персоной майордом Пепин д'Эристаль, тайно связанный с врагами короля, и, в случае необходимости, он был сторонником убийства и предательства. Как и многие последние меровингские короли, Дагоберт имел две столицы, главнейшая из которых находилась в Стенэ, на границе с Арден-нами. А перед королевским дворцом в Стенэ простирался густой лес, считающийся священным с незапамятных времен и называющийся Веврским лесом. 23 декабря 679 г. Дагоберт отправился туда на охоту. Неизвестно, было ли это ритуальной церемонией, но в последующих рассказах явно слышится мощное эхо легенд, которые ходили в то время по Галлии от Рейна до Бретани, посвященных убийству Зигфрида из "Песни о Нибелунгах".
        Падая от усталости, около полудня король лег около ручья, под деревом, и заснул. Во время сна один из его слуг - как говорят, это был его крестник - украдкой подобрался к нему и убил его ударом копья в глаз. Очевидно, он действовал по приказу майордома, и, совершив свое злодеяние, он вернулся в Стенэ с намерением уничтожить также всю королевскую семью. Неизвестно, удался ли ему этот черный замысел, но официально царствование Дагоберта и его прямых потомков потонуло в крови и насилии. Впрочем, римская Церковь ни в коей мере не скорбела об этом. Даже наоборот, она решительно и недвусмысленно одобрила убийство, как об этом свидетельствует письмо французского прелата, пытающегося оправдать цареубийство в глазах Уилфрида Йоркского.
        Тем не менее, тело убитого короля претерпело множество перемен. Его немедленно похоронили в королевской часовне св. Ремигия, а в 872 г. Карл II (Лысый) эксгумировал его - почти два века спустя, - чтобы перевезти в другую церковь, которая с тех пор стала церковью св. Дагоберта, ибо покойного короля канонизировали в том же самом 872 г., 10 сентября, в Дузи, но не папой, которому это исключительное право было дано только в 1159 г., а архиепископским консилиумом.
        Причины этой канонизации остаются неясными. В некоторых источниках проскальзывает, что останки бывшего короля предохраняли Стенэ и окрестности во время нашествия викингов. Но почему эти останки обладали такой силой? Церковные власти всегда хранили на этот счет осторожное молчание, просто принимая то, что днем Дагоберта, ставшим предметом настоящего народного культа, был объявлен день его смерти, 23 декабря. По каким именно причинам? Это они затруднялись сказать.
        Быть может, они чувствовали, что у них по отношению к Дагоберту нечиста совесть, и сочли нужным канонизацией искупить свою вину. Но стоило ли заходить так далеко и почему надо было ждать двести лет?
        Однако, последующие века не сохранили ни уважения, ни почтения по отношению к Стенэ, к церкви св. Дагоберта и, возможно, к его останкам. Действительно, лишь в 1069 г. герцог Лотарингский, дед Годфруа Бульонского, уделил особое внимание церкви, отдав ее под покровительство близлежащего аббатства в Горзе...
        В конце концов, во время Французской Революции церковь была разрушена, а останки святого разбросаны, как и многие другие. Но череп с ритуальным надрезом, как у древних меровингских королей, до сих пор существует и находится в монастыре в Монсе, единственный из останков короля, избежавший уничтожения. Но в середине XIX в. появился очень любопытный документ в форме поэмы-литании, состоящий из двадцати одного стиха, названной "De sancto Dagoberto martyre prose" ("Рассказ о святом мученике Дагоберте"). Что же в ней говорилось? То, что Дагоберт был умерщвлен по "совершенно особой" причине... И что еще более странно, этот текст, восходящий к Средним Векам, или даже к более древним временам, был найден в аббатстве Орваль...
        Дагоберт, как принято сейчас считать, вовсе не был последним монархом из рода Меровингов. Хотя его ветвь этой семьи угасла, династия все же осталась на троне. Официально, по крайней мере, ибо в течение еще трех четвертей века будут говорить только о "королях-бездельниках"; многие из них были возведены на трон очень юными и были неспособны проявить свою власть, которой они еще не могли обладать.
        К тому же, предполагаемая чистая меровингская "раса" исчезла вместе с Дагобертом, а последние короли этого рода происходили не от Хлодвига и Меровея, а от младших ветвей. Убийство Дагоберта явилось концом династии, так как смерть Хильдерика III в 754 г. имела относительное значение, ведь настоящая "раса" с 679 г. более не существовала.
        Власть, находившаяся в руках майордомов с давних времен, возвратилась к ним окончательно и официально. После смерти Пепина д'Эристаля, убийцы последнего прямого потомка Меровея, над франками должен был царствовать его сын, знаменитый Карл Мартел.
        Карл Мартел справедливо назван блестящей личностью в истории Франции. Это он остановил нашествие сарацин на Пуатье в 732 г. и, следовательно, заслужил имя "защитника Веры и Христианского мира", которое носит до сего дня.
        Отметим, что, играя главную роль во дворце, он никогда не завладевал троном, хотя тот был у него под рукой, и, казалось, что он всегда относился к нему с суеверным страхом, как будто речь шла о специально меровингской прерогативе.
        Он умер в 741 г.; его сын, спустя десять лет, отказался от подобного отношения к трону. Под именем Пепина Короткого, майордома короля Хильдерика III, он действительно без колебаний завладел троном с помощью и поддержкой Церкви. Кто должен быть королем? - предварительно спросили у папы Захарии его послы. Тот, кто по-настоящему правит, или тот, кого поддерживают, но не имеющий королевской власти? Папа, необдуманно предав пакт, заключенный между Хлодвигом и Церковью, высказался в пользу майордома. Так, в силу разрешения верховной власти, Пепин получил титул короля франков. Он низложил Хильдерика III, запер его в монастыре и, либо для того, чтобы унизить его, либо для того, чтобы лишить его "магической власти", наголо остриг его священные волосы. Хильдерик только на четыре года пережил свое несчастье, но Пепин, теперь бесспорный король, мог впредь спокойно править в королевст ве.
        За год до этого появился важный документ, призывающий изменить ход всей истории Запада. Он назывался "Дарственная Константина", и если сегодня все знают, что это была фальшивка, грубо сфабрикованная папской канцелярией, то тогда он имел значительное влияние.
        Этой "дарственной", датированной предполагаемым годом обращения Константина в христианство, то есть 312 г., император передавал в дар епископу Римскому, а следовательно, Церкви всю полноту своих прав и все свое достояние. Новый факт мировой Истории: он официально признал главу римской Церкви "викарием Христовым" и отдал ему статус императора. Но, уточнял документ, епископ Римский великодушно возвратил Константину его императорские права, и последний пользовался ими в качестве сделанного ему одолжения, со святым позволением и с благословения главы Церкви.
        Мы видим, что этот документ имел тяжелые последствия, ибо он доверял епископу Римскому верховную власть, как духовную, так и временную, над всем Христианским миром. Впредь папа и император в одном лице, глава католической Церкви мог на этом основании по своему усмотрению распоряжаться императорской короной и передавать свои полномочия кому заблагорассудится. Иными словами, во имя Христа он обладал неоспоримым правом назначать и низлагать королей. Именно из этой "дарственной Константина" впоследствии вытекали прерогативы Ватикана, разрешающие ему вмешиваться в дела века.
        Веря в этот акт и не теряя времени. Церковь поспешила укрепить позиции свою и Пепина Короткого, учредив церемонию, предназначенную для посвящения нового "узурпатора". Так рождалось "коронование", и на короновании Пепина присутствовали епископы самого высокого ранга. Эта церемония, в данном случае коронация, надо уточнить, состояла не в том, чтобы признать короля, ни также в том, чтобы подписать с ним соглашение, а просто-напросто в том, чтобы его создать.
        Ритуал миропомазания, следовательно, оказался измененным. Если раньше речь шла о простой церемонии признания, о ратификации, то теперь он принимал новое значение. Миропомазание приобретало право превосходства над кровью и, в силу самой своей роли, могло ее сделать священной; это было более, чем символический жест - это был, собственно говоря, акт, который даровал владыке божественную милость. Что касается папы, на которого возлагалась ответственность за совершение его, то он становился верховным посредником между Богом и королями. Короче говоря, ритуалом миропомазания Церковь присваивала право "назначать" королей. Кровь была теперь подчинена елею, а монарх - папе.
        Будучи коронованным в Понтионе в 754 г., Пепин Короткий открыл собой династию Каролингов, имя которой пошло от Карла Мартела, а не, как принято думать, от Карла Великого, Carolus Magnus. Этот последний, в свою очередь, был провозглашен великим римским императором в 800 г., но, в силу пакта, подписанного с Хлодвигом три века тому назад, этот титул, в принципе, должен был принадлежать исключительно представителю меровингской династии. Со своей стороны, Рим становится центром империи, охватывающей всю Западную Европу, который разрешает или не разрешает царствовать королям.
        Как мы видели, в 496 г. Церковь навсегда связала себя с родом Меровингов. Санкционируя убийство Дагоберта, учреждая церемонию коронования и сажая Пепина на франкский трон, она тайно предавала пакт. Более того, коронованием Карла Великого она публично и окончательно подтверждала свое предательство. По примеру одного современного историка, можно справедливо спросить, каково истинное значение миропомазания. Может быть, оно имело целью компенсировать своими собственными достоинствами магическую власть исчезнувшего рода с длинными волосами? Не должно ли оно было скорее искупить скандальный разрыв клятвы в верности, подписанной ранее Хлодвигом и Церковью?
        Если не неизвестна точно природа символа, который в глазах Рима основывался на таинстве миропомазания, то он, во всяком случае, оказался недостаточным для того, чтобы узурпаторы-Каролинги спокойно почили на лаврах; действительно, все они пытались подтвердить законность своих прав, открыто женясь на меровингских принцессах, и Карл Великий тоже не был исключением из этого правила.
        Очень хотелось бы, кстати, знать, какие мысли волновали будущего императора во время церемонии коронования. Чувствовал ли он себя узурпатором, то есть виновным, или же победителем? Сознавал ли он, несмотря на елей, что Церковь совершила предательство по отношению к роду, на место которого он заступал?
        Может быть, он испытывал все эти чувства одновременно, а также чувствовал некоторое удивление от неожиданной инсценировки, заботливо подготовленной папой без его ведома. Ибо - и это известно - Карл Великий был вызван в Рим, и там его уговорили пойти послушать мессу, во время которой глава Церкви возложил ему на голову королевский венец, и публика устроила восторженную овацию Карлу, Августу, божественному венценосцу, императору римлян, Великому, защитнику мира... Но, скажем еще раз, никто не знает, как новый император истолковал это событие, хотя, если верить высказываниям одного историка того времени, Карл никогда не согласился бы войти в тот день в церковь, несмотря на большой религиозный праздник, если бы знал заранее, что его там ожидало.
        Но какова бы в конце концов ни была реальная ответственность, взятая на себя Карлом во время его коронования, пакт, подписанный Хлодвигом и Церковью, был постыдным образом предан, и это предательство продолжает постоянно, вот уже более одиннадцати веков, беспокоить Сионскую Общину. Впрочем, к подобному заключению приходит и Матье Паоли:
        "Для них [членов Сионской Общины] единственной настоящей знатью является знать либо вестготского, либо меровингского происхождения. Каролинги и все остальные лишь узурпаторы. В самом деле, они были только королевскими чиновниками, которым было поручено управлять землями и которые, передав сначала друг другу эти земли в наследство, просто-напросто захватили власть. Короновав в 800 г. Карла Великого, Церковь совершила клятвопреступление, ибо она заключила ранее союз с Меровингами во время крещения Хлодвига, союз, который сделал Францию старшей дочерью Церкви".
        Меровингская династия, начавшая угасать в 679 г. после убийства Дагоберта II, окончательно исчезла с мировой исторической сцены со смертью Хильдерика III в 754 г. По крайней мере, это официальная версия, ибо, согласно "документам Общины", меровингский род не угас, а продолжался до наших дней через Сигиберта IV, сына Дагоберта от второй жены, Гизелы де Редэ.
        Итак, Сигиберт существовал и был наследником Дагоберта II, в этом нет и тени сомнения. Но ни один источник, кроме "документов Общины", не упоминает о том, что с ним сталось. Был ли он убит одновременно со своим отцом и другими членами королевской семьи? Один из летописцев того времени предполагает такую ситуацию, тогда как в другом рассказе - по нашему мнению, требующем доказательств - он умирает на охоте от несчастного случая за год или два до убийства своего отца. Но эта последняя гипотеза не кажется серьезной, потому что охотнику тогда было едва три года.
        Ничего не известно из конкретной действительности, кроме "документов", ни о смерти, ни о возможном выживании Сигиберта. Эта личность исчезла во мраке времени, и никто, кажется, даже не заинтересовался ею. Только Сионская Община, как мы видим, явно имеет какую-то секретную информацию на этот счет, и она либо была очень незначительной, либо была сознательно уничтожена впоследствии.
        Стоит ли удивляться тому, что о судьбе Сигиберта в Истории ничего не говорится, если все официальные документы, касающиеся его отца, Дагоберта II, стали доступны лишь в XVII в.? Как будто Средние Века систематически пытались вычеркнуть его из прошлого Франции, вплоть до того, что вообще отрицали его существование... Сегодня Дагоберт фигурирует во всех энциклопедиях, но до 1646 г. нигде не могли отыскать его следов, и королевские генеалогические древа, из которых было стерто его имя, не замечали его между Дагобертом I и Дагобертом III, одним из последних меровингских королей, умершем в 715 г.... Более того, надо было дождаться 1655 г., чтобы вновь увидеть это имя в официальном списке королей Франции. Вот почему окружающее его молчание нас совсем не удивляет, и мы также не будем удивлены, если узнаем, что все имевшиеся об этом сведения были сознательно уничтожены. Тогда встает такой вопрос: почему Дагоберт II был исключен из истории? И что пытаются скрыть, отрицая существование этого человека?
        Прежде всего, очень возможно, что отрицается существование его наследников, ибо если Дагоберта никогда не было, то, естественно, не было и Сигиберта. Но - еще раз - почему тогда до XVII в. надо было отрицать присутствие Сигиберта в истории Франции? Не является ли это доказательством того, что, благополучно выжив, он представлял опасность из-за своего потомства?
        Здесь имелась какая-то тайна. Чей был интерес и какова причина не сообщать никому о том, что Сигиберт пережил убийство королевской семьи Меровингов в 679 г.? Могут ответить: это было выгодно Церкви и новой династии франкских правителей в течение всего IX в. и во время крестовых походов. Но потом? Почему еще при Людовике XIV, когда на французском троне сменилось три династии и протестанты сломили католическое господство? Причина была в другом. Не следовало ли искать ее в функции самой меровингской крови, но не из-за ее "магической силы", а в том, что она оказывала сопротивление всем превратностям времени?
        Все те же "документы Общины" сообщают нам, что после смерти своего отца Сигиберт IV был спасен своей сестрой и тайно переправлен на Юг, во владения его матери, вестготской принцессы Гизелы де Редэ. Он прибыл в Лангедок в 681 г., чтобы вскоре наследовать своему дяде и стать герцогом Разеса и графом де Редэ, приняв в качестве уменьшительного имя "Плант-Ар", намек на "пылкий побег" меровингского древа ("plant-Ard" и "Plantard" произносится одинаково - "плантар"; plantard - побег, черенок (фр.)). Вот так под этим именем и с этим титулом, унаследованным от своего дяди с материнской стороны, он продолжит род, одна из ветвей которого спустя двести лет породит Бернара Плантавелю, отца будущего герцога Аквитанского.
        Ни один историк не подтвердил и не оспорил эти существующие в официальной Истории письменные источники. Но сознательное исключение Дагоберта П из истории Франции, повторяем, может свидетельствовать только в пользу существования его сына, ибо, отрицая отца, сознательно исключают сына и его потомков.
        Кроме того, грамота Villas Capitanarias, названная впоследствии "Villas Trapas", от 718 г. намекает на основание монастыря св. Мартина Альбьерского в нескольких километрах от Ренн-ле-Шато "Сигибертом, графом де Редэ, и его женой Магдалой". Но кроме этого текста, ни в одном документе не упоминаются названия Редэ и Разес в течение всего этого века, а когда они были процитированы вновь, то появились они в крайне интересном контексте.
        Но вернемся снова в эти места. Итак, в 742 г. на юге Франции существовало независимое государство; одни считали его автономным княжеством, другие - настоящим королевством. О нем известно мало, официально его признали только Карл Великий и его последователи, а также халиф Багдадский и мусульманский мир; Церковь же - скрепя сердце и только после того, как конфисковала часть его. Как бы то ни было, Разес и Ренн-ле-Шато продолжали жить до конца IX в.
        Приблизительно между 759 и 768 гг. правитель его был провозглашен королем и, несмотря на намеренное молчание Рима, был признан таковым Каролингами, чьим вассалом он стал. Во многих рассказах на него намекают под именем Теодориха или Тьерри, которого сегодня считают потомком Меровингов. Он был младшим сыном Сигиберта V, брата Беры III. В 790 г. его сын, Гиллем де Желлон, обладал титулом графа Разесского и был крестным отцом Гиллемона (Вильгельма или Гийома), своего кузена.
        Впрочем, Гиллем де Желлон был одной из самых видных личностей своей эпохи, и здесь, как и в случае с Карлом Великим или Годфруа Бульонским, легенда, кажется, не отказывает себе в лукавом удовольствии завуалировать историческую действительность. До крестовых походов ему были посвящены шесть длинных эпических поэм, шесть "Песней о действах", подобных знаменитой "Песне о Роланде"; Данте с восторгом вспоминает о нем в своей "Божественной комедии", а в начале XIII в. он был уже главным героем "Виллехальма" ("Willehalm"), незаконченного романа Вольфрама фон Эшенбаха. Самым значительным романом этого немецкого поэта, посвященным тайнам Грааля, является "Парцифаль", и автор, как мы уже видели, поместил замок и род Граалей в Пиренеи, как раз туда, где в начале IX в. находились владения Гиллема де Желлона...
        Гиллем был близко связан с Карлом Великим. Его сестра вышла замуж за одного из сыновей императора Священной Римской империи, и он сам был одним из главных его союзников в бесконечных войнах с маврами против государства Каролингов. В 803 г., то есть вскоре после коронации Карла Великого, Гиллем овладел Барселоной и простер свои владения далеко за Пиренеями, и в знак благодарности император поспешил утвердить его особый статус - владельца всех этих территорий, на что указывают многочисленные свидетельства.
        Но во многих очень серьезно составленных генеалогиях семьи и потомков Гиллема де Желлона, к несчастью, не уточняется, кто были его предки, за исключением его отца Теодориха, который нам уже известен. Но раз уж его происхождение окутано тайной, ограничимся тем, что отметим среди его потомков Бернара Плантавелю, будущего основателя герцогства Аквитанского, который, как мы уже видели, фигурирует в "документах Общины" как потомок Сигиберта IV. Другая грамота - Vicus Electum - от 813 г., рассказывающая об основании монастыря св. Марии Алетской Берой IV, графом де Редэ, и его женой Ромеллой, а также детьми, Аргилой и Ротаудой, подтверждает все, о чем говорится в "документах Общины".
        Ужасно соблазнительно было бы использовать генеалогии "документов Общины", чтобы заполнить белые пятна Истории и просто признать предками Гиллема де Желлона Дагоберта II, Сигиберта IV, Сигиберта V и весь древний меровингский род, свергнутый майордомами, а также и названную "документами" ветвь Плант-Аров, или Плантаров.
        К сожалению, нам пришлось отказаться от этого легкого пути, ибо, на наш взгляд, сведения являются не слишком точными, чтобы мы позволили себе свести в одну династию Плантаров, потомков Сигиберта IV и Гиллема де Желлона. Может быть, это и была одна ветвь рода, но, может быть также, что две ветви скрестились только на Бернаре Плантавелю, принадлежавшим к обеим династиям.
        Не менее верно и то, что, не соответствуя во многих пунктах друг другу очень точно, генеалогии, относящиеся к семье Гиллема де Желлона, в общем, подтверждают генеалогии "документов Общины". Тогда, так как не имелось противоречащих аргументов, мы решили принять последнюю гипотезу: Сигиберт, пережив убийство своего отца, Дагоберта II, обеспечил выживание и продолжение меровингского рода под именем Плантар и с титулом графов де Редэ.
        В 886 г. "пылкий побег меровингской лозы" стал могучим деревом с многочисленными и сложными ответвлениями. Бернар Плантавелю и герцоги Аквитанские представляли одно из них; другое же, по словам "документов Общины", было представлено внуком Сигиберта IV, Сигибертом VI, более известного под именем "принц Урсус". Между 877 и 879 гг., уточняют также "документы", "принц Урсус" официально стал "королем Урсусом", затем, чтобы возвратить себе свое законное наследство, организовал восстание против Людовика II Французского с помощью Бернара Овернского и маркиза де Готи, сеньоров своих друзей.
        Но если История подтверждает, что восстание действительно имело место в это время, и намекает на двух сеньоров-союзников, то она не называет поджигателем бунта Сигиберта VI, довольствуясь тем, что много раз упоминает некоего "принца Урсуса", участвовавшего в любопытной церемонии, имевшей место в Ниме, в ходе которой пятьсот церковнослужителей пели Те Deum. (Вероятно, здесь идет речь о коронации, на которую, может быть, и намекают "документы Общины", когда упоминают официальное провозглашение королем Урсуса между 877 и 879 гг.).
        Опять складывается впечатление, что "документы" пользуются секретными сведениями, дополняющими официальную Историю и заполняющими белые пятна. Благодаря им, мы узнаем, что таинственный "принц Урсус" на самом деле - потомок короля Дагоберта II через Сигиберта IV, и тогда восстание обретает совсем другое значение: это попытка меровингской династии, лишенной своих прав, вернуть наследство, пожалованное ей Римом пактом, подписанным ею и Хлодвигом, а затем преданным.
        Но, зная из "документов Общины" и различных других источников, что восстание должно было провалиться, ибо принц Урсус и его союзники в 881 г. были разбиты при Пуатье, семья Плантар, таким образом, теряла все свои владения на юге Франции, но сохраняла почетные титулы графов де Редэ и герцогов Разесских. Что касается принца Урсуса, то он умер в Бретани, с герцогским домом которой через династические браки была связана его семья. Так, в конце IX в. кровь Меровингов потекла в жилах герцогов Бретонских и Аквитанских.
        В течение следующих лет часть семьи, членом которой был Алэн, будущий герцог Бретонский, нашла убежище в Англии и основала там ветвь рода, названную "Планта"; согласно некоторым источникам, Алэн и его семья убежали от викингов. "Документы Общины" упоминают одного из членов этой английской ветви. Беру VI, прозванного "зодчим" за то, что он занимался "искусством зодчества" в стране, где он и его потомки нашли убежище у короля Ательстана. Таким образом, этот загадочный намек не лишен интереса, раз мы знаем, что происхождение британского франкмасонства, согласно самим масонским источникам, действительно восходит к царствованию Ательстана. Если не принимать во внимание права на французский престол, имелась ли у меровингской крови связь также и с франкмасонством?
        Средневековье изобилует мифами, богатству и поэтичности которых может позавидовать греческая или римская мифология. Часть этой мифологии имеет отношение к персонажам вполне реальным, например, к Артуру, Роланду, Карлу Великому или Родриго Диасу де Вивару - знаменитому Сиду; но другая ее часть покоится на явно более хрупкой основе, например, на легендах о Граале.
        Среди самых популярных фигур Средневековья надо отметить Лоэнгрина, "Рыцаря с лебедем", и одноименный роман, где сказочные темы Грааля сталкиваются без конца с подлинными историческими персонажами. Не эта ли смесь фантастики и реальности, единственная в своем роде, и сегодня обеспечивает новый успех произведениям Вагнера?
        Согласно этим средневековым легендам, Лоэнгрин, потомок таинственной "семьи Грааль" и называемый иногда Гелиосом по причине своих уз с Солнцем, в поэме Вольфрама фон Эшенбаха действительно является сыном Парцифаля, "рыцаря Грааля". Однажды в священном храме или замке Грааля, в Мунсальвеше, Лоэнгрин слышит колокол часовни, который звонит сам, без всякой посторонней помощи: кто-то зовет его, это сигнал. Действительно, к нему взывает о помощи дама, пребывающая в отчаянии - герцогиня Брабантская для одних, герцогиня Бульонская для других, и Лоэнгрин устремляется к ней в лодке, запряженной лебедями. Победив преследователей прекрасной герцогини, он женится на ней, но в день своей свадьбы он требует от нее клятву: не расспрашивать его никогда ни о его происхождении, ни о его прошлом.
        В течение семи лет эта женщина будет повиноваться желанию своего господина, но однажды, подстрекаемая любопытством и ревнивыми соперниками, она поддается искушению. После того, как она задает роковой вопрос, Лоэнгрин тотчас покидает ее, садится в свою лодку, запряженную лебедями, и исчезает в лучах заходящего солнца. Однако, он оставляет ей сына, который, согласно рассказам, станет то ли отцом, то ли дедом Годфруа Бульонского.
        Сегодня мы плохо представляем себе ту широту популярности, которая окружала ореолом судьбу Годфруа Бульонского в его время и вплоть до XVII в. Действительно, сегодня при словах "крестовые походы" в памяти всплывает скорее Ричард Львиное Сердце, король Джон, Людовик Святой и Фридрих Барбаросса, но никто из них не пользовался в свое время таким необыкновенным почитанием, как Годфруа Бульонский. Организатор Первого крестового похода, Годфруа был для души народа верховным рыцарем, замечательным героем, благодаря которому Иерусалим был вырван из рук неверных, а вместе с ним была отвоевана могила Иисуса Христа. Короче, тот, кто сумел объединить в одном порыве восторга и великодушия самые высшие ценности рыцарства и христианского рвения, состоял из плоти и крови, то есть существовал на самом деле.
        Теперь понятно, почему Годфруа Бульонский стал предметом культа, который сохранялся еще долго после его смерти. А от культа до мифа всего один шаг, и в случае с Годфруа этот шаг был легко сделан. Вольфрам фон Эшенбах и многие другие средневековые романисты увидят в нем потомка таинственной семьи Грааль; другие - блестящего представителя легендарного рода, и все эти гипотезы тем более понятны, что они находят свои истоки лишь в таинственной игре света и теней.
        "Документы Общины" представляют нам - в который раз! - наиболее правдоподобную из генеалогий Годфруа Бульонского, и, скажем так: быть может, первую такую правдоподобную. В дальнейшем мы будем ее проверять, и она окажется точной; ничто ей не противоречит, все ее подтверждает, и, кроме того, она разрешает множество исторических загадок.
        Согласно этой генеалогии, Годфруа происходил из семьи Плантар со стороны своей прабабки, вышедшей в 1009 г. замуж за Гуго де Плантара. Следовательно, в жилах Годфруа текла меровингская кровь, он был прямым потомком Дагоберта II, Сигиберта IV и других "потерянных королей" этого рода. В течение четырех столетий эта королевская кровь питала многочисленные и перемешанные между собой генеалогические деревья, а затем в один прекрасный день метод, аналогичный прививке винограда, позволил появиться на свет исключительному плоду - Годфруа Бульонскому, герцогу Лотарингскому. И именно здесь, в Лотарингском доме, меровингская кровь нашла себе новое потомство.
        Это открытие по-новому освещает крестовые походы, и впредь можно видеть в них совсем другое, нежели череду битв исключительно ради того, чтобы отвоевать у сарацин Гроб Господень.
        В этих обстоятельствах Годфруа Бульонский в его собственных глазах и в глазах его сторонников действительно был большим, чем просто герцог Лотарингский; он был законным королем, уполномоченным претендентом из династии, низложение которой произошло с убийством Дагоберта II в 679 г. Но, несмотря ни на что, он оставался королем без королевства, а на троне Франции династия Капетингов устроилась слишком хорошо, чтобы ее оттуда прогнали.
        Что же должен был сделать король без владений, если не найти или не создать королевство? А какое королевство выбрать, если не самое драгоценное из всех - Палестину, Святую Землю, по которой ходил сам Иисус? Владыка такого королевства, не будет ли он равен другим владыкам Европы? Царствуя в самых священных местах на земле, не возьмет ли он справедливый реванш над Церковью, той Церковью, которая четыреста лет тому назад предала его предков?
        Итак, некоторые кусочки головоломки, наконец, начинали раскладываться по местам, и если Годфруа Бульонский действительно принадлежал к меровингскому роду, то множество элементов, не имеющих видимой связи, занимали теперь логичное место в едином целом. Таким образом, было оправдано значение, придаваемое таким разным деталям нашего исследования, как меровингская династия и крестовые походы, Дагоберт II и Годфруа Бульонский, Ренн-ле-Шато, рыцари Храма, Лотарингский дом и Сионская Община. Таким образом, мы могли проследить меровингский род до настоящего времени и Алэна Поэра, Анри де Монпеза, а также до супруга королевы Дании, не забывая, естественно, Пьера Плантара де Сен-Клера и Отто Габсбурга, герцога Лотарингского и короля Иерусалима.
        Да, конечно... Но на главный вопрос по-прежнему ответ не найден. Почему Меровинги? Почему на протяжении веков эта вечная вездесущность, стабильная, действенная, убедительная, несмотря на свой ореол тайны? Каким сказочным знаком, какой невидимой печатью, ускользавшей все время от нашего взора, был отмечен этот род?