Город Иерусалим и около 20 городков и сел, находившихся в его окрестностях, составляли все королевство, вверенное Готфриду. Многие укрепленные местности, перешедшие под латинские знамена, были отделены одни от других укреплениями, над которыми еще развевались мусульманские флаги. Чтобы привязать пилигримов к этому новому отечеству, добытому оружием, присоединена была к обаянию Святых мест прелесть собственности. Пребывание в каком-нибудь доме или на возделанной земле в продолжение одного года и одного дня обращалось в право владения. Отсутствие в продолжение такого же времени уничтожало все права на владение. В высшей степени достойно замечания то явление, что это Иерусалимское государство, защищаемое всего-то 200 или 300 рыцарей, окруженное такими неприятельскими силами, которые могли бы одним ударом уничтожить его, спокойно держалось в силу того ужаса, которое внушало христианской оружие.

Перед праздником Рождества прибыла толпа паломников с целью посетить Святые места. Это были большей частью пизанцы и генуэзцы под предводительством епископа Дуриано и архиепископа Пизы Даимберта. Последний прибыл в Иерусалим в качестве апостольского легата и сумел присвоить себе звание иерусалимского патриарха вместо Арнульда. Он тревожил Готфрида, требуя во имя церкви верховного владычества над Иерусалимом и Яффой. Между тем, прибыли в священный город Боэмунд князь Антиохийский, Балдуин граф Эдесский, Раймунд Тулузский с итальянскими паломниками. Боэмунд и Балдуин согласились, так же как и сам Готфрид, получить от папы инвеституру завоеванных их оружием стран.

Иерусалимское королевство, возникшее в силу победы, тревожимое внутри честолюбивыми и страстными домогательствами, подверженное беспрестанным и неизбежным переменам в правах на недвижимое имущество, населенное отступниками от всех религий и искателями приключений всех стран, постоянно посещаемое паломниками, среди которых были великие грешники, не возвысившиеся до любви к добру, - королевство это, вновь созданное, в котором царил беспорядок, свойственный только что покоренным странам, нуждалось в законодательстве, которое установило бы формы правильные и стойкие. К этому и стремился разумный Готфрид. Присутствие латинских властителей в Иерусалиме представилось ему счастливой случайностью, чтобы осуществить свои благие предприятия.

В назначенный день состоялось торжественное собрание во дворце Готфрида, на горе Сионской. Князья, бароны, люди самые просвещенные и преданные религии установили законоположение, которое и было сложено во храме Гроба Господня и получило название Иерусалимских ассиз. Тут были приведены в порядок и определены взаимные обязательства государя, властителей и подчиненных; но внимание законодателей было обращено только на носящих оружие, так как война была главным делом этого государства. Что же касается людей простого звания, земледельцев и военнопленных, то о них было только слегка упомянуто; на них смотрели только как на собственность. Стоимость сокола была та же, что и стоимость раба, а боевой конь ценился вдвое дороже простолюдина или пленника. И только религия приняла на себя обязательство покровительствовать этому несчастному разряду людей. Учреждены были три судилища, так чтобы все жители государства подлежали суду себе равных. В Иерусалимских ассизах видны следы грубости того древнего времени; тем не менее, в них можно усмотреть постановления, изобличающие высокую мудрость законодателей. Это законодательство, удержавшееся дольше самого Латинского государства, было благодеянием для Святой земли и образцовым учреждением для Запада, находившегося еще в варварском состоянии.

Патриарх Даимберт, в качестве папского легата, первый выступил для принятия наследия Готфрида. Бароны отвергли такие притязания. Даимберт написал Боэмунду князю Антиохийскому, призывая его на помощь иерусалимской церкви; но вскоре узнали, что Боэмунд, потерпевший поражение от турок в северной Сирии, задержан в плену. Престол Иерусалимский следовало занимать воину. Балдуин граф Эдесский призван был наследовать своему брату, но он уступил свои права двоюродному брату, Балдуину Бурскому. Балдуин выступил в Иерусалим с 400 человек конницы и с 1000 человек пехоты. На берегах Финикийского моря, в трех милях от Бейрута, при устье реки Лик, брат Готфрида подвергся нападению эдесского и дамасского эмиров, предупрежденных о его прохождении молвой или предательством. Христианским воинам пришлось бороться с неприятелем, значительно превосходившим их численностью, и только мужество и благоразумие могли спасти их от гибели. Балдуин вступил в священный город, приветствуемый радостными восклицаниями толпы. Поддерживаемый одобрением баронов и большей части духовенства, Балдуин не обращал внимания на Даимберта, который, протестуя против избрания нового короля, удалился на гору Сион, снедаемый честолюбием и гневом.

Владычество латинян в Иерусалиме должно было быть постоянной битвой; Балдуин этого не забывал. Едва вступив на престол священного города, он предпринял поход против мусульман в сопровождении небольшого войска. Он явился перед стенами Аскалона, но гарнизон заперся там в укреплениях города. Так как наступившие холода препятствовали начать осаду города, он ограничился тем, что разорял его окрестности. Он направился потом на Хеврон, следуя по бесцветным берегам Содомского моря, и проник в Аравию до Моисеева источника. С набожным восторгом созерцали христианские воины все эти места, полные воспоминаниями Священного писания. По возвращении в Иерусалим Балдуин нашел патриарха Даимберта в более благосклонном расположении; он принял помазание на царство в Вифлееме, так как не хотел возложить на себя золотой венец в виду Голгофы.

Танкред не забыл несправедливостей Балдуина под стенами Тарса. Он отказывался признать его королем. Желая положить конец роковой ссоре, Балдуин снизошел до просьбы, чтобы победить гордость Танкреда; князья имели свидание в Кайфе, и при этом они помирились и обняли друг друга. Между тем, Танкред был призван управлять Антиохией, которая оставалась без правителя со времени пленения Боэмунда; он предоставил Гуго де Сен-Омеру город Тивериаду и княжество Галилейское.

Балдуин предпринял новые набеги на врагов Креста; он перешел через Иордан, разогнал аравитянские племена и собрал с них богатую добычу. Свой обратный путь в Иерусалим он ознаменовал благородным и трогательным поступком. Перейдя через Иордан, он услышал жалобные стоны: это была мусульманка, страдающая в родах. Он кинул ей свой плащ, чтобы она покрылась, и велел уложить ее на ковер, потом принесены были для нее фрукты и мехи с водой; привели к ней верблюдицу, чтобы кормить ее новорожденного, и поручено было одной рабыне отвести родильницу к ее мужу; последний, бывший почетным лицом между мусульманами, поклялся, что никогда не забудет великодушного поступка Балдуина.

Каждый месяц, каждую неделю прибывали в Иерусалим европейские христиане, привлекаемые известием о завоевании священного города. Немного воинов было при Балдуине, и потому он предложил генуэзским паломникам, прибывшим в Сирию на кораблях, последовать за ним в его нападениях на неверных; он обещал им третью долю добычи и улицу в каждом завоеванном городе, которая будет называться Генуэзской. Генуэзцы приняли это предложение, и тогда предпринята была осада Арсура, который открыл перед ними свои ворота. После того христиане направились в Кесарию; последовал приступ, причем патриарх Даимберт, в белом облачении и с древом Животворящего Креста в руках, поощрял воинов храбро сражаться. Христианский отряд не замедлил ворваться в укрепленный город. Жажда добычи была поводом к варварским действиям. Многие сарацины проглатывали золотые монеты и драгоценные камни, чтобы укрыть их от победителей; воины распарывали животы всем мусульманам, которые им попадались; кровь лилась потоками в мечетях и на улицах. Генуэзцы похвалялись, что на их долю добычи досталась та самая чаша, которая была употреблена при Тайной Вечере. В Кесарию был поставлен латинский архиепископ.

Аскалонские мусульмане, которые с давних пор уже не осмеливались выступать из убежища своих укреплений, попытались напасть на Рамлу. Балдуин во главе 300 всадников и 900 человек пехоты выступил против египетского войска, которое было в десять раз многочисленнее христианского. Во время решительного боя иерусалимский государь воодушевлял своих рыцарей и воинов, напоминая им, что они сражаются во славу Иисуса Христа. "Нет спасения в бегстве, - прибавил он, - так как Франция очень далеко, а на Востоке нет убежища для побежденных". Балдуин выиграл битву; поля вокруг Рамлы и дороги, ведущие к Аскалону, были свидетелями поразительных подвигов. Король Иерусалимский вступил в Яффу с победоносными знаменами.

Вскоре после того пришлось снова сразиться с египетским войском, вышедшим из Аскалона. Остатки трех армий, разбитых в Малой Азии, пришли незадолго перед тем в Палестину. Извещенный о выступлении неприятельского войска, Балдуин, не употребив достаточно времени, чтобы собрать всех своих воинов, поспешил навстречу египтянам с немногими рыцарями, прибывшими из Европы. В этой-то битве погибли Стефан граф Блуаский и герцог Бургундский, отец Флорины. После поразительных подвигов мужества Балдуин скрылся в травах и кустарниках, покрывающих поле. Сарацины подожгли их; Балдуину с великим трудом под прикрытием ночного мрака удалось найти убежище в Рамле. На следующий день этот город должен был подвергнуться осаде; лишенный всяких средств защиты, Балдуин предавался уже самому тревожному раздумью, когда вдруг явился к нему один мусульманский эмир и предложил вывести его потаенным ходом. Этот эмир был муж той мусульманки, в отношении к которой Балдуин был таким великодушным. Король Иерусалимский отказывается спасаться один; он не хочет покидать своих товарищей. Но товарищи, во имя священных интересов королевства Иерусалимского, умоляют его воспользоваться предлагаемым спасением; Балдуин уступает их просьбам и со слезами прощается с ними; в сопровождении эмира и немногих своих людей он убегает из города в бурную ночь. Приблизившись к Арсуру, эмир и король расстались, оба растроганные до слез. В этом укрепленном городе нашел убежище Балдуин. После нескольких новых битв, в которых мусульмане потерпели поражение и были рассеяны, иерусалимский король возвратился в священный город, где его уже почитали умершим.

Король Иерусалимский, стремясь к расширению своих владений, заботился о подчинении укрепленных приморских местечек в Палестине, так как через них удобнее было получать помощь и достигать скорейшего сообщения с Западом. Балдуин, с помощью генуэзцев, осадил город Акру, который сдался после 20 дней сопротивления. Этот город служил тогда, как и теперь, ключом к Сирии. Триполи также подчинился власти христиан. Раймунд Тулузский умер в виду этой крепости, осаду которой он предпринял. Триполи был возведен в графство, которое сделалось наследием его рода. Этим латинским графством были вознаграждены пожертвования и подвиги Раймунда, покинувшего свои богатые владения во Франции и предоставившего свою судьбу всем случайностям крестового похода на Востоке. Другие прибрежные города Сирии - Библ, Сарепта, Бейрут - были присоединены к королевству Иерусалимскому. После этих завоеваний пизанцы и генуэзцы возвратились на Запад. Сидон принадлежал еще мусульманам. В это время прибыли в Палестину 9000 норвежцев под предводительством Сигура, сына Магнуса, норвежского короля; Балдуин получил от них обещание содействовать ему в поддержании и распространении королевства, и с их помощью король Иерусалимский осадил Сидон, который, после шестинедельного сопротивления, открыл перед христианами своих ворота. Вслед за радостью, доставленной этими различными победами, поразила всех горестная утрата: скончался Танкред, заменивший Боэмунда в княжестве Антиохийском, лишившемся теперь в нем одного из самых знаменитых своих охранителей. Таким образом исчезли один за другим старые товарищи Готфрида.

Годы 1113, 1114, 1115 были несчастливы для королевства Иерусалимского. Нахлынувшие с берегов Евфрата и Тигра мусульманские полчища опустошили Галилею; аскалонские и тирские мусульмане разорили окрестности Наплусы; ураганом пронеслись все эти полчища и, подобно урагану, внезапно исчезли. Тогда другие бедствия обрушились на христианские владения: саранча, налетевшая из Аравии, опустошила палестинские поля; голод распространился по всему графству Эдесскому и княжеству Антиохийскому, землетрясения превратили в развалины многие местности начиная от Тавра до пустынь Идумейских.

Успокоившись относительно Багдада и Сирии, Балдуин задумался о подчинении Египта, войска которого уже столько раз были рассеяны его оружием. В сопровождении избранных воинов он переходит через пустыню, настигает врасплох и разграбляет город Фараму, расположенный на берегу моря, близ развалин древнего Пилусия; но, возвращаясь оттуда с богатой добычей, король занемог в Эль-Арише и скончался к величайшему горю своих спутников. Последними словами его были мольбы и увещания жить для защиты королевства Иерусалимского. Умирающий король просил также своих товарищей не покидать его останков на неприятельской земле, но перенести в священный город и похоронить возле могилы его брата Готфрида. Он сам распорядился насчет бальзамирования своего тела и погребения, и последняя воля его была свято исполнена.

Царствования Балдуина II, Фулька Анжуйского
и Балдуина III (1119-1145)

Умирая, Балдуин назначил преемником своей власти Балдуина Бурского; многие бароны и прелаты, однако же, пожелали предложить корону Евстафию Булонскому, брату Готфрида; но Иосцелину Куртнейскому, одному из первых графов королевства, удалось собрать большинство голосов в пользу выбора Балдуина Бурского, который и вступил на престол под именем Балдуина II. Новый король передал свое графство Эдесское Иосцелину Куртнейскому.

Княжеству Антиохийскому угрожали в это время бедствия мусульманского вторжения. На Рожера Сицилийского, сына Ричарда, управлявшего этой областью в ожидании совершеннолетия сына Боэмунда и заменявшего Танкреда, сделано было нападение со стороны эмира Ильгази, явившегося во главе мусульман из Персии, Сирии и Месопотамии. Рожер призвал на помощь короля Иерусалимского, графов Эдесского и Трипольского, но, не имея терпения их дождаться, вступил в битву и был убит. Оружие короля Иерусалимского отметило за это поражение.

Эта часть истории христианских колоний преисполнена их бедствиями. Иосцелин Куртнейский и двоюродный брат его Галеран застигнуты врасплох, закованы в цепи и заключены в одну из месопотамских крепостей. Король Иерусалимский, прибывший к ним на помощь, также был взят в плен и предан заключению. Тогда 50 армян, преданных до героизма христианским властителям, проникают в крепость, перерезают мусульманский гарнизон и выставляют знамя Христа. Вскоре после того начинается осада крепости; Иосцелин успевает спастись и отправляется по христианским городам, испрашивая помощи баронов и рыцарей. Граф Эдесский в сопровождении множества воинов, собравшихся по его призыву, шел обратно к месопотамской крепости, когда узнал, что она снова во власти мусульман. Мужественные армяне погибли в истязаниях; король Иерусалимский был отведен в крепость Харран. Иосцелин и его товарищи с сердечной болью отказались от своего предприятия.

Египетские мусульмане, желая воспользоваться заключением в крепость короля Иерусалимского, чтобы освободить в это время Палестину из-под власти христиан, осадили Яффу и со стороны моря, и сухим путем и заняли Ибелинскую область; они разделились на две армии. Евстафий д'Агрэн граф Сидонский, назначенный регентом королевства в отсутствие Балдуина, велел возвестить войну при звоне иерусалимского колокола. Во главе отряда, состоящего из 3000 воинов, предшествуемый древом Животворящего Креста, Копьем Спасителя и чудотворным сосудом, в котором, по сказанию, хранилось молоко Божьей Матери, регент королевства выступает против неверных, заставляет отступить при своем приближении мусульманский флот и разбивает всю египетскую армию, которая ожидала франков в Ибелине. Латиняне возвратились в Иерусалим с богатой военной добычей, оглашая воздух пением священных гимнов.

Две важные прибрежные крепости Сирии, Тир и Аскалон, оставались еще во власти мусульман. Сил христианского войска недостаточно было, чтобы предпринять осаду этих городов; для этого нужно было подкрепление из Европы. Подкрепление это прибыло. Венецианский флот под начальством венецианского дожа вошел в Птолемаидскую гавань; дож отправился в Иерусалим, где христианское население приняло его с большим торжеством. До сих пор венецианцы принимали очень небольшое участие в событиях крестовых походов. Побуждаемые более корыстолюбивыми, чем благочестивыми целями, они хотели выждать вестей о победе, прежде чем решиться на что-нибудь. Завоевание Иерусалима и основание Латинского королевства показались им событиями довольно знаменательными, чтобы решиться, наконец, принять участие в судьбах христианских армий. Венецианцы не хотели предоставлять пизанцам и генуэзцам дальнейших выгод, сопряженных с торжеством Креста в Сирии.

Вскоре после прибытия венецианского дожа в Иерусалим был собран совет, на котором следовало решить, какой город подвергнуть осаде - Тир или Аскалон. Мнения были различны, и решения этого вопроса положено было ожидать от судьбы, или, вернее, от воли Божьей. Два билета из пергамента, на одном из которых было написано "Тир", а на другом "Аскалон", были положены на престол в храме Святого Гроба. Жребий пал на билет с именем города Тира. Венецианцы, имея в виду торговые и национальные интересы, обещали свое содействие при осаде этой крепости на таких условиях, на которые правители королевства принуждены были согласиться.

Город Тир, столь прославленный с древних времен, выдержавший осады и Навуходоносора, и Александра, сохранял еще отчасти вид своего прежнего великолепия; с одной стороны служили ему защитой волны морские и крутые скалы, а с другой стороны - тройная стена, уставленная высокими башнями. Дож начал блокаду города со стороны моря, а с прочих сторон окружили его регент королевства, патриарх Иерусалимский и Понтий граф Трипольский. Турки и египтяне, защищавшие город, были в разладе между собой, и это с самого начала послужило в пользу осаждающих христиан. После нескольких месяцев осады боевые машины латинян потрясли укрепления, жители начали бедствовать от голода, и город неизбежно должен был прибегнуть к капитуляции.

Но вдруг и между христианами возникают несогласия и угрожают обратить в ничто столько доблестных трудов. Рыцари и простые ратники, недовольные тем, что им одним приходится выносить усталость и вести битву, между тем как венецианцы остаются неподвижно на своих судах, заявляют, что и они желают пребывать в спокойствии в своих палатках. Тогда венецианский дож в сопровождении своих моряков является в лагерь и объявляет, что он готов идти на приступ. Это предложение возбуждает соревнование; с обеих сторон оживляется бодрость; осада продолжается с усиленной настойчивостью, и Тир, наконец, сдается. Сопротивление его длилось пять с половиной месяцев. Знамя короля Иерусалимского было поднято на башне, господствующей над главными воротами города, знамя венецианцев заколыхалось на другой башне, известной под названием Зеленой, а знамя Понтия графа Трипольского появилось на башне Танарийской. Известие о взятии Тира было радостно принято в священном городе; совершено было благодарственное молебствие, и звон колоколов возвестил об этой новой победе; дома в Иерусалиме увешаны были гирляндами цветов, оливковыми ветвями, роскошными тканями, которые придали городу праздничный вид.

Постоянные раздоры между мусульманами и постоянные чудеса доблести, оказываемые христианами, содействовали усилению христианских колоний, так что они сделались грозными. Граф Эдесский господствовал над обоими берегами Евфрата и обратной стороной Тавра; в области его были цветущие города. Княжество Антиохийское, распространившееся в Киликии и северной части Сирии, было важнейшим из латинских княжеств. Граф Трипольский между Ливаном и Финикийским морем держался как бы в центре государства франков. На юге королевство Иерусалимское распространило свои пределы до ворот Аскалона и оканчивалось пустыней, отделяющей Сирию от Египта.

Выше мы перечислили имена врагов латинян; мы должны прибавить, что король Иерусалимский имел своими союзниками и пособниками всех христиан, рассеянных тогда на Востоке. Во всяком случае, этого было недостаточно для защиты латинских колоний, и только с Запада можно было ожидать действительной помощи. Европа принимала участие в судьбе царства, основанного ее сынами ценой пролитой крови и стольких утомительных подвигов. Христианский мир полагал свою славу в том, чтобы поддержать дальний плод своего оружия.

Ежедневно пилигримы, друзья прибывали в Сирию, превратившуюся в восточную Францию. Новый Иерусалим внушал всякому желание его защищать; все чувства сердечные превратились в воинственный порыв, и сама любовь христианская вооружилась мечом. Из дома, учрежденного для призрения больных пилигримов и благочестивых путешественников, выступали неустрашимые воины. Орден св. Иоанна является в истории, окруженный двойным сиянием: святого человеколюбия и непобедимого мужества. Пример рыцарей св. Иоанна не остался без подражания; несколько лиц высшего звания объединились близ того места, где был прежде храм Соломона, и объявили себя защитниками паломников, приходящих в Иерусалим. Это и был орден храмовников (Тамплиеров. - Прим. ред.), утвержденный собором, постановления которого были написаны св. Бернаром. Ордена св. Иоанна и храмовников служат истинным выражением духа крестовых походов, духа воинственного и религиозного, и они преисполнили славой весь христианский мир; они были для королевства Иерусалимского как бы живой крепостью, вечно поражающей и никогда не поддающейся. Какая радость бывала для бедных, безоружных пилигримов, когда где-нибудь, в горах Иудейских или на равнинах Саронских, они примечали вдали красное одеяние иоаннитов или белую мантию рыцарей-храмовников!

В 1131 г. Балдуин Бурский "заплатил дань смерти", как выражаются древние летописи; в последний свой час он велел перенести себя к Гробнице Иисуса Христа и тут же скончался на руках дочери своей Мелисанды и зятя своего Фулька Анжуйского. 18 лет был он графом Эдесским, 12 лет - королем Иерусалимским; два раза - военнопленным и семь лет просидел в оковах. Балдуин Бурский отличался храбростью, но злая судьба не допустила его принимать большое участие в славных событиях, ознаменовавших его царствование. Он был набожнее, чем, может быть, это подобало князю и воину; "руки его и колена одеревенели от благочестивых упражнений", говорит летописец. История замечает, что Балдуин II обращал особенное внимание на внутреннее устройство государства. Чтобы предохранить Иерусалим от недостатка продовольствия, он дал армянам, сириянам, грекам и даже сарацинам хартию, на основании которой им было дозволено привозить в город без пошлины вино, пшеницу и всякое зерно.

Во время царствования Балдуина Бурского был созван собор для рассуждения о мерах против испорченности нравов. Это был уже второй собор в Святой земле со времени завоевания Иерусалима. Первый, во время царствования Балдуина I, имел целью обсуждение действий и прав Арнульда Родосского, поставленного патриархом Иерусалимским.

Фульк Анжуйский, сын Фулька Решина и Бертрады де Монфор, прибыл в Палестину, чтобы принимать участие в делах христианских рыцарей; лишившись супруги своей Эремберги, дочери Илии, графа Менского, он сделался зятем и наследником короля Иерусалимского. В продолжение целого года Фульк Анжуйский содержал на свой счет и водил на войну 100 человек вооруженных ратников; благочестием своим и храбростью он заслужил уважение всех христиан. В начале же своего царствования он был занят восстановлением порядка в княжестве Антиохийском. Сын Боэмунда, прибывший из Испании для получения наследия отца, должен был вступить в борьбу с Иосцелином Куртнейским и погиб в Киликии. Фульк Анжуйский положил конец бедственным несогласиям, выдав замуж дочь Боэмунда; супруг ее, который должен был управлять Антиохией, был князь Европейский, Раймунд Пуатьерский. Но вскоре возникли гибельные раздоры в его собственном государстве. Присутствие Иоанна Комнина, сына и наследника Алексея, возбудило новые распри в христианской Сирии. В это время если бы греки и латиняне действовали заодно, то могли бы нанести окончательный удар мусульманскому владычеству, но франки никогда не могли отказаться от своих предубеждений против греков.

Единственным важным событием в царствование Фулька Анжуйского было завоевание Панеады в Антиливане, при источниках Иордана. Король Фульк погиб, упав с лошади, на равнине Птолемаидской. Ему было уже за 50 лет, когда он вступил на престол; старый король, не отличавшийся деятельностью и энергией, строил крепости, вместо того чтобы собирать войска; во время его царствования воинственный дух христиан уступил место духу раздора. Вступив в управление государством, король нашел его сильным и могущественным, умирая, он оставил христианские колонии на пути к разрушению.

С головы старца корона иерусалимская перешла на голову ребенка, и этот ребенок состоял под опекой женщины. Двенадцатилетний Балдуин III вступил на престол отца своего Фулька Анжуйского, а Мелисанда, мать его, была регентшей королевства. Ему было едва 14 лет, когда на него возложена была царская корона. Совершенно юный Балдуин III предпринял поход на Буеру, столицу Гавранитиды, на расстоянии нескольких дней пути к югу от Дамаска. Эмир, правитель Буеры, вышел навстречу христианам и предложил предать им эту крепость. Некоторые бароны и знатнейшие люди королевства не решались принимать этого предложения на основании только слов неизвестного человека, который ничем не мог обеспечить исполнения своего обещания, но желание увидеть страну, о которой рассказывали чудеса, и надежда на легкость победы увлекли большинство военачальников и рыцарей.

При выходе из Антиливанских гор христианский отряд встретил неприятеля, который хотел загородить ему дорогу. Дальнейший путь в Тракониту христиане совершали медленно и среди опасностей. Солнце жгло их в этой стране, где негде было приютиться под тенью, не было у них и воды для утоления жажды; засады и дротики сарацин не давали им покоя. Наконец открылся перед ними богатый город, мысль о котором поддерживала их среди страданий, но вместе с тем последовало для них жестокое разочарование. После продолжительных мучений им приходится возвращаться назад, отказавшись от завоевания, которое было обещано: им объявляют, что жена правителя Буеры заставила вооружиться гарнизон Буеры и что она сама намеревается защищать крепость. Можно судить об изумлении и о великой досаде христиан! Пораженные угрожающей им опасностью, бароны и рыцари убеждают короля Иерусалимского покинуть войско и спасать себя и Святой крест. Молодой Балдуин отвергает советы своих верных баронов и желает разделить с ними все опасности.

Христианский отряд в своем отступлении выказал много терпения, мужества и энергии. Сарацины подожгли поля, через которые должны были проходить крестоносцы; преследуемые стрелами, пламенем и дымом, они подвигались в молчании, сомкнув свои ряды и унося с собою своих убитых и раненых. Мусульмане, шедшие вслед за ними, не встречая никаких следов гибели неприятеля, удивлялись и думали, что они имеют дело с людьми железными. С восторгом встречено было войско Балдуина в Иерусалиме; радостно приветствовали возвратившихся, как бы воскресших из мертвых.

Но гроза собиралась над христианами: она приближалась из Месопотамии и северной Сирии. Зенги, князь Мосульский, основатель династии Атабеков, неутомимый предводитель полчищ, замышлял нанести окончательное поражение латинскому государству; он распространил власть свою от Мосула до пределов Дамаска, и могущество его возрастало все более и более. Старый Иосцелин Куртнейский, граф Эдесский, кончил жизнь, преподав последний урок героизма своему трусливому сыну, и смерть этого искусного и доблестного защитника Креста оставила беззащитными христианские владения в Месопотамии.

Зенги, давно уже замышлявший покорение Эдессы, внезапно явился под стенами этого города во главе громадного войска. Иосцелин, слабый и изнеженный юноша, находился тогда в Телльбашере с большей частью франкских воинов, вовсе не думавших о том, чтобы оберегать графство. В Эдессе были высокие стены, многочисленные башни, сильная цитадель, но у жителей не оказалось предводителя, который повел бы их на битву и мог бы воодушевлять их мужество. Городские жители, духовенство и даже монахи показались на укреплениях, женщины и дети приносили им пищу, воду и оружие. Надежда на скорую помощь поддерживала их рвение, но эта помощь не являлась. Запоздалые демонстрации молодого Иосцелина, усилия его доставить Эдессе защитников не привели ни к чему.

Зенги продолжал вести осаду; к войску его присоединились курды, арабы и туркмены. Семь больших деревянных башен возвышались над укреплениями города, громадные машины потрясали стены; землекопы, прибывшие из Алеппо, сделали подкопы под основание нескольких башен; предстоявшее скорое разрушение их должно было открыть доступ в город мусульманским воинам, когда вдруг Зенги прекратил осаду и потребовал, чтобы город сдался. Жители отвечали, что они предпочитают умереть. В 28-й день осады несколько башен обрушилось по сигналу, поданному Зенги, неприятель вторгнулся в город, и мусульманский меч обагрился кровью христиан. Старцы и дети, бедные и богатые, молодые девушки, епископы и отшельники - все пали жертвами безжалостного победителя. Резня продолжалась от рассвета до третьего часа дня. Уцелевшие христиане были распроданы на площадях, как непригодное стадо. Ужасы резни закончились кощунством. Священные сосуды послужили для оргий в честь победы, и сцены ужасающего разврата осквернили священные алтари.

Весть о взятии Эдессы распространила радость среди мусульман. Свирепый Зенги, оставив в городе гарнизон, готовился к другим победам, но был убит своими рабами при осаде одного укрепления, недалеко от Евфрата. Между тем как Азия праздновала его славу и могущество, повествует арабская история, смерть низвергла его в прах, и прах сделался его жилищем. Смерть Зенги обрадовала христиан, но на них предстояло обрушиться новым бедствиям.

Зенги, пораженный красотой и важным значением Эдессы, хотел снова ее населить. Множество христианских семейств, уведенных в неволю, получили разрешение возвратиться в город. После смерти Зенги эти христианские семейства возроптали на своих мусульманских владык; граф Иосцелин счел это обстоятельство благоприятным, чтобы взять обратно свою столицу. Жители, действительно, помогли ему войти в город ночью, с помощью веревок и лестниц. Граф, забравшись со своими товарищами в крепость, предал смерти множество мусульман. Овладев столицей, Иосцелин отправил послов ко всем сирийским князьям, убеждая их поспешить к нему на помощь, чтобы удержать за собою христианский город. Но ни один князь не явился, а вскоре Нуреддин, второй сын Зенги, показался у ворот города во главе многочисленного войска.

Крестовые походы Людовика VII
и императора Конрада (1145-1148)

Сорок пять лет прошло со времени освобождения Гроба Господня; народное настроение в Европе не изменилось. Бедствия Эдессы и гибельное положение Королевства Иерусалимского должны были снова взволновать Запад. Христианская депутация, отправившаяся из Сирии, нрибыла в Витербо, где находился папа. Бедствия Сиона тронули его до слез. В эту эпоху гражданские войны раздирали Германию и Англию, но Франция благоденствовала под управлением Сугерия. Людовик VII, посредством брака своего с дочерью Вильгельма IX, присоединил герцогство Аквитанское к своему королевству. События, нарушившие мир во Франции, послужили для молодого короля поводом к крестовому походу. Римский престол отказался утвердить избрание одного епископа, и это произвело ссору между папой и Людовиком VII, который настаивал на сопротивлении, не совсем достойном христианского государя. Гнев церкви обрушился на королевство; говорили, что граф Шампаньский Тибо интригами своими вооружил папу против своего собственного государя. Ослепленный жаждой мщения, король устремился во владения своего непокорного вассала. Людовик VII опустошил Шампань, овладел Витри и предал мечу всех на своем пути. Даже и неприкосновенность святыни не спасла множество жителей, которые надеялись укрыться, как в верном убежище, у подножия алтаря: церковь, где искали спасения 1300 человек, сделалась добычей пламени.

Известие об этом навело ужас на все королевство. Св. Бернар в письме своем к монарху дерзнул высказаться против оскорбления религии, против надругания над человечностью. Король осознал свою вину и почувствовал раскаяние. Несчастия Эдессы озабочивали тогда всю Европу; желание искупить грех насилия, в котором церковь упрекала короля и в котором сам он горько винил себя, возбудило в нем решение отправиться на войну с неверными на Восток. Людовик собрал в Бурже баронов и духовенство, чтобы объявить им о своем предприятии. Однако же св. Бернар выразил мнение, что король должен посоветоваться с папой, прежде чем приводить в исполнение свое намерение; это мнение было одобрено, и в Рим отправлено было посольство.

На папском престоле был тогда Евгений III, преемник Иннокентия II, более чем кто-либо убежденный в пользе крестового похода. Дух протеста и ереси возникал тогда на Западе и волновал столицу христианского мира; экспедиция за море могла отвлечь умы от этой опасной новизны. Папа поздравил короля Французского с его благочестивым решением, обратился с увещаниями к христианскому миру и обещал пилигримам те же привилегии, те же награды, которые даровал папа Урбан П воинам первого крестового похода. Оставаясь в Риме ради отстаивания своей колеблющейся власти, он сожалел, что не может, подобно Урбану, перейти через Альпы, чтобы речами своими оживить рвение христиан.

Когда решение папы сделалось известным, созван был собор в Везеле, маленьком городке Бургундии. В день Вербного воскресенья многочисленная толпа народа, состоявшая из знатных владетелей, рыцарей, прелатов и людей всех званий, расположилась на скатах холма вокруг города. Людовик VII во всем великолепии царского облачения и св. Бернар в скромной одежде отшельника заняли места на обширной трибуне посреди многочисленного народа, который приветствовал их радостными возгласами. Оратор крестового похода прочел сначала письма верховного первосвященника. Потом, воодушевленный воспоминанием о бедствиях Эдессы и об опасностях, угрожающих наследию Иисуса Христа, он употребил все чары своего красноречия, чтобы возбудить сочувствие и соболезнование христиан. Он представил Европу как бы преданной соблазну, демону ереси и божественному проклятию и заклинал всех присутствующих умилостивить гнев небесный - не стенаниями и слезами, не молитвой и власяницей, но трудами войны, тяжестью меча и щита и спасительной борьбой с мусульманами. Возгласы "Этого хочет Бог! Так угодно Богу!" прервали его слова, как прервали они и речь Урбана на Клермонском соборе. Возбужденный энтузиазмом толпы, св. Бернар предсказал успех крестового похода, угрожал божественным гневом тем, кто не восстанет на борьбу за Иисуса Христа, и воскликнул подобно пророку: "Горе, горе тому, кто не обагрит меча своего кровью!"

Сильное волнение и рвение к священной войне охватили все собрание. Людовик VII повергся к ногам св. Бернара и попросил у него крест. Облаченный этим обожаемым знаменем, король Французский сам начал убеждать всех верующих последовать за ним на Восток и привел в слезное умиление все собрание. Элеонора Гиеньская, бывшая при своем супруге, также получила крест из рук аббата Клервоского. Альфонс граф Сен-Жильский и Тулузский, Генрих, сын Тибо, графа Шампаньского, Тьерри граф Фландрский, Гильом Неверский, Рено граф Тоннерский, Ив граф Суссонский, Гильом граф Понтьеский, Гильом граф Варенский, Аршамбо Бурбонский, Энгерранд де Куси, Гуго Люсиньянский, граф Дреский, брат короля, дядя его, граф Мориенский, множество баронов и рыцарей последовали примеру Людовика и Элеоноры. Многие прелаты, между которыми история упоминает о Симоне, епископе Нойонском, Готфриде, епископе Лангрском, Алексее, епископе Аррасском, Арнульде, епископе Лизьеском, дали клятву идти на битву с неверными. У св. Бернара недостало крестов для раздачи нетерпеливой толпе, и он разорвал свою одежду на полосы, чтобы сделать из них как можно больше крестов.

Св. Бернар не ограничился проповедованием похода в Везеле; он посетил разные места королевства, воспламеняя все сердца рвением к крестовому походу. Во Франции распространились слухи о чудесах, которыми, казалось, сам Бог освящал его миссию. Все прониклись убеждением, что св. Бернар был орудием Божественной Воли. На собрании, бывшем в Шартре, несколько знатнейших князей решили поставить аббата Клервоского во главе экспедиции. Св. Бернар, вспоминая пример Петра Пустынника, уклонялся от лестных предложений со стороны баронов и рыцарей и в испуге заклинал папу "не предавать его мечтаниям человеческим". Ответ папы был сообразен с желанием св. Бернара, который продолжал проповедовать поход во имя Евангелия.

Подготовив крестовый поход во Франции, св. Бернар перешел в Германию. Первым делом его по прибытии к народу, расселенному по берегам Рейна, было состязание с монахом Рудольфом, который убеждал христиан избивать евреев, и тут понадобилось все обаяние аббата Клервоского, чтобы заставить замолчать германского проповедника, умевшего искусно льстить страстям толпы. В это время император Конрад III созвал большой сейм в Шпейере. Св. Бернар приехал сюда с намерением проповедовать войну против мусульман и мир между христианскими государями. Ни частные совещания, ни официальные обращения не могли убедить Конрада принять крест; причиной своего отказа он выставлял возникшие недавно смуты в германской империи. Но настойчивое красноречие св. Бернара не ослабевало. Однажды, служа обедню в присутствии владетельных князей и знатнейших лиц, собравшихся в Шпейере, он внезапно прервал божественную службу и начал проповедовать поход против неверных, представил перед своими слушателями картину Страшного суда, представил им изображение Иисуса Христа, несущего Свой Крест, и упрекал императора Конрада, который со слезами на глазах поклялся идти на защиту христиан. Множество рыцарей и баронов приняли крест по примеру императора.

Некоторое время спустя, на новом сейме, созванном в Баварии, многие прелаты и знатные германские владетели также заявили желание стать под знамя священной войны. Между епископами были епископ Пассауский, Ратисбонский и Фрейзингенский; между знатными владетелями - Владислав герцог Богемский, Одоакр маркиз Штирийский, Ренард граф Каринтийский. Фридрих, племянник императора, принял крест, несмотря на слезы своего старого отца, который умер от горя. Св. Бернар посетил все города по Рейну, начиная с Констанца до Маастриха; везде многочисленные чудеса дополняли действие его речей; толпа слушала его, как пророка, почитала, как святого. Несколько раз одежда его была разрываема толпой слушателей, спешивших разделить между собой обрывки ее, чтобы сделать из них знак своего странствия в Святую землю.

Возвращение св. Бернара во Францию произвело всеобщее оживление. Успех его проповедничества в Германии, решение, принятое императором Конрадом под его влиянием, были новым возбудительным толчком для крестоносцев. Людовик VII и знатнейшие лица королевства, собравшиеся в Этампе, еще ничего не решали. Св. Бернар воодушевил совет князей и баронов. В то же время на собрание съехались многие посланники, предлагавшие различные планы нового крестового похода. Между ними обращали на себя внимание послы от Рожера, короля Апулии и Сицилии, который предлагал крестоносцам суда, продовольствие и обещал отпустить с ними в Святую землю своего сына, если поход будет предпринят морским путем. Начались рассуждения по поводу предложения короля Сицилии и относительно того, каким путем отправиться в Палестину. Морской путь представлял менее затруднений и опасностей, однако же принято было неблагоразумное решение отправиться сухим путем.

Собрание этампское оказалось под влиянием лучших внушений, когда оно назначило аббата Сугерия и графа Неверского правителями Франции на время отсутствия Людовика VII. Аббат Сен-Денийский был против крестового похода и убеждал короля, что он действеннее искупит свои заблуждения мудрым правлением своего государства, чем завоеваниями на Востоке. Сугерий, сознавая бремя и опасность назначения, которое было предложено ему, умолял короля и собрание сделать другой выбор. Но просьбы монарха и в особенности повеление папы Евгения убедили его принять управление государством. Что же касается графа Неверского, то он уклонился от сделанного ему предложения, заявив, что он дал обет поступить в монахи ордена св. Бруно. Это благочестивое побуждение было уважено.

Между тем, приготовления к походу продолжались, и всякий день на призыв св. Бернара являлись новые защитники Креста. Куда же не достигало слово св. Бернара, там с кафедр читались его красноречивые письма. История упоминает об одном проповеднике фламандском, Арнульде, который присоединился к апостольской миссии св. Бернара. Арнульд посетил несколько провинций в Германии и в Восточной Франции; суровым образом жизни и странностью одежды он возбуждал любопытство и благоговение толпы. Он не знал ни романского, ни греческого языка и имел при себе переводчика по имени Ламберт, который передавал на местном наречии благочестивые увещания фламандского проповедника.

Примером Франции и Германии увлеклись Англия и Италия. С Альпийских возвышенностей, с берегов Роны, из Ломбардии и Пьемонта двинулись толпы под предводительством маркиза Монферратского и графа Мориенского, дяди Людовика VII по матери. Английские крестоносцы выехали на судах из гаваней Ла-Манша и направились к берегам Испании.

Немецкие крестоносцы должны были соединиться в Регенсбурге, а французские - в Меце. Дороги к этим двум городам в продолжение нескольких месяцев были заняты пилигримами. Движение войск происходило в порядке; в обстановке этой второй священной войны было более правильности и согласования, чем прежде; ничто не внушало предчувствия несчастий, которые таились в будущем.

Для ведения крестового похода нужно было много денежных средств. Благочестивые пожертвования были очень значительны, но все-таки недостаточны для содержания большой армии. Людовик VII был принужден прибегнуть к займам и новым налогам. Петр Достопочтенный, присоединившийся к св. Бернару, чтобы воспрепятствовать преследованию иудеев, был, однако, того мнения, что можно было отнять у них богатства, нажитые ростовщичеством и даже святотатством; он посоветовал французскому королю заставить иудеев принять участие в издержках для похода, и по всему можно предполагать, что советы аббата Клюнийского не остались напрасными. Духовенство, в свою очередь, также поплатилось значительным налогом; оно обогатилось во время первого крестового похода, но второй обошелся ему довольно дорого. Налогов не миновали ни ремесленники, ни земледельцы, и это возбудило ропот, не совсем благоприятный для поддержания энтузиазма к священной войне.

Едва только армия Конрада вступила во владения Мануила, как ей уже пришлось испытать недовольство греками. Оба императора отправили друг к другу послов, и на коварство греков латиняне отвечали насилием. В Никополе и в Адрианополе разыгрались кровавые сцены. В нескольких милях от Константинополя, на равнине Селиврийской, армия Конрада, раскинувшая свои палатки, чтобы отпраздновать торжественный день Успения Богородицы, была внезапно застигнута страшной бурей с ливнем. Потоки, устремившиеся с соседних гор, наводнили реку, протекающую по равнине Селиврийской, и затопили лагерь. Нахлынувшие волны уносили в своем течении людей, скот и имущество.

Мануил и Конрад, оба - наследники разрушившейся Римской империи, имели одинаковые притязания на верховную власть; церемониал свидания между ними возбудил продолжительные споры; наконец было решено, что оба императора, верхом на лошадях, приблизятся друг к другу, чтобы обменяться братским поцелуем.

Ненависть греков не переставала преследовать германцев в продолжение всего времени, пока они совершали переход через владения империи. Отставших от армии попросту зарезали. К муке, доставляемой крестоносцам, примешивали известь. Мануил Комнин ввел в употребление фальшивую монету, которой расплачивались с крестоносцами, когда покупали у них что-нибудь, и которой не принимали от них, когда им приходилось расплачиваться с греками, и таким образом германцы шли до самой Малой Азии.

Велико было негодование французских знатных владетелей при этом известии, и когда император выразил желание, чтобы они почтили его так же, как и вожди первого крестового похода, и передали в его руки древние греческие города, которые они покорят своей власти, то, вместо ответа на такое предложение, на совете было предложено овладеть Константинополем. Епископ Лангрский обратился с речью к присутствующим, напомнил им о ловушках и засадах, которыми греки везде обставляли путь крестоносцев; он представил Константинополь как несносную преграду между латинянами и их братьями на Востоке и сказал, что следует, наконец, проложить свободный путь в Азию. "Греки, - сказал наконец епископ Лангрский, - допустили до того, что турки захватили Гроб Господень и все христианские города на Востоке; они не сумеют защитить и Константинополя; их позорная слабость откроет когда-нибудь неверным дорогу на Запад. Воины Мануила не могли выносить даже вида французских крестоносцев; почему же крестоносцам не утвердить своего владычества в этой столице, куда, по-видимому, сам Бог призывает их?" В этих словах выражались политические соображения, но и голос религии не безмолвствовал на совете; крестоносцы шли в Азию, чтобы искупить свои прегрешения, а не для того, чтобы наказывать греков; они были вооружены для защиты Иерусалима, а не ради того, чтобы подчинить своей власти Константинополь; они приняли крест, но Бог не вручал им меча Своего правосудия. Следует вспомнить, что Готфрид дал точно такой же ответ князьям-вождям первого крестового похода, когда они предлагали овладеть Византией; таким образом, священное для франков чувство чести во второй раз спасло столицу греческой империи.

Король Французский выехал навстречу императору и плакал вместе с ним о несчастной участи германских крестоносцев. Конрад приписывал все эти бедствия коварству Мануила, но он должен был бы винить и самого себя в недостатке осторожности. Оба монарха возобновили клятву идти вместе в Палестину, но большинство германских баронов, которые лишились всего, долго не могли следовать за французской армией. Сам Конрад, имея только небольшое число воинов, расстался в скором времени с королем Французским и возвратился в Константинополь, где Мануил встретил его тем радостнее, чем более видел его униженным и унылым.

Едва успели несколько рыцарей перейти через Меандр, как страх охватил неприятельскую армию. В это же время последовало нападение на турецкую армию с разных сторон; победа над нею была немедленно одержана, и оба берега Меандра покрылись трупами. Король Французский бросился на мусульман, которые тревожили арьергард армии, и преследовал их до самых гор. Большинство турок, избежавших смерти, укрылись в Антиохетте, ныне Иени-Шер-Калесси, находившейся невдалеке от того места, где французы перешли вброд Меандр. Несмотря на дождь из стрел, которыми осыпана была христианская армия в этом славном переходе, она не потеряла ни одного человека; только рыцарь Милон Ножанский, ко всеобщему сожалению, утонул, переплывая через реку.

На другой день, когда присоединилась к авангарду уцелевшая часть крестоносцев, составлявших арьергард, король Французский, которого считали погибшим, был принят с полнейшим восторгом. Против Жоффруа Ранконского поднялся общий ропот. Монарх счел бесполезным наказывать его за непоправимую ошибку и ограничился назначением на его место одного старого воина по имени Жильбер, искусство и храбрость которого были известны всей армии. Этот новый вождь разделил начальствование над войском с Эвераром Баррским, великим магистром храмовников.

Переход от Бабадага до Атталии, составляющий не более 50 миль, потребовал, однако же, 12 суток, так как тут приходилось идти по гористой, бесплодной и пустынной местности, а также потому, что пилигримы, терпя недостаток в продовольствии, мучимые голодом, продвигались медленно. Сверх того, войску приходилось бороться и с нападениями турок, и с суровостью наступившего холодного времени года. Но оно с успехом выдержало четыре битвы, несмотря на бедственное состояние, в которое было приведено продолжительными лишениями и постоянными проливными дождями.

В мае 1148 г. христианские отряды соединились в Тивериаде. Они отправились в Панеаде, перешли через Антиливанский хребет и прибыли на Дамасскую равнину. Но тут встретили их препятствия и опасности. Чтобы достигнуть города, который они намеревались осаждать, нужно было перейти через густые сады, перерезанные земляными стенами, разделенными между собой узкими проходами. Неприятель овладел уже всеми этими проходами и выходами; увеселительные домики, рассеянные в садах Дамаска, были заняты мусульманскими воинами, и со всех сторон сада летали стрелы и метательные снаряды. И другие смертельные опасности разного рода угрожали христианскому войску. На протяжении всего пути в земляных стенах были проделаны маленькие отверстия, откуда поражали воинов копья мусульман, засевших за стенами; но все эти изгороди были опрокинуты, отовсюду неприятель был выгнан и обращен в бегство или смертельно поражен.

Многочисленный корпус мусульманской конницы подоспел на помощь беглецам; он хотел воспрепятствовать христианам занять берега реки Барради или Баррада, против самых укреплений Дамаска, с западной стороны; но мужество и энергия короля Французского и императора Германского принудили мусульманскую конницу отступить обратно в город. В этой битве Конрад одним взмахом меча перерубил надвое одного гиганта, который вызвал его на борьбу. Крестоносцы могли тогда расположиться свободно по берегам Барради, частью в садах, частью на лугу, называемом ныне Эль-Мержи, а в древних арабских летописях - Мейдан-Альхадар (Зеленая площадь).

Ввиду такой позиции христианского войска Дамаск не мог долее сопротивляться, тем более что с западной стороны город был слабо защищен, и потому торжество франков было обеспечено. Жители страшно встревожились; Коран халифа Османа, выставленный в большой мечети, привлекал унылую толпу, которая последнюю свою надежду возложила на Божье милосердие. Но бедствие, угрожавшее Дамаску, миновало этот город: несогласия, возникшие между христианами, послужили к его спасению. С западной стороны город был почти открыт для крестоносцев, достаточно было самого ничтожного нападения, чтобы захватить крепость; сверх того, осаждающие имели в своем распоряжении реку Барради и сады с созревшими уже в то время плодами. С восточной же стороны тянулось большое бесплодное пространство, без деревьев, без воды, не представляющее никакой поддержки; с этой стороны защищали город толстые стены и высокие башни, и сюда-то неожиданно решили крестоносцы перенести свой лагерь.

Только что они раскинули тут палатки, как в Дамаск прибыло до 20 000 ратников - курдов и туркменов, которым было поручено его защищать. Латиняне сделали несколько неудачных нападений, и вскоре, узнав о приближении новых неприятельских подкреплений под предводительством султанов Алеппского и Мосульского, они отказались от своего предприятия. Перенесение лагеря решило участь экспедиции. Христианские князья перессорились из-за обладания городом, который они считали уже завоеванным, и с самого начала потеряли время в роковых препирательствах. Перемещение лагеря было последствием соперничества из-за честолюбивых целей. Пошли слухи о коварстве и измене. Христиане европейские и христиане сирийские разъединились под стенами Дамаска и не захотели соединить свою храбрость и рвение в единодушном усилии, и таким образом подверглись плачевным неудачам вместо победы, которая предоставила бы в их Обладание роскошную область и много хороших городов Антиливанских.

Одним из любопытнейших обстоятельств этой осады было то, что войсками в Дамаске командовал тогда Аюб, глава династии Аюбидов, и при нем был его сын, молодой Саладин, которому суждено было в будущем нанести такие ужасные удары королевству Иерусалимскому.

Во всяком случае, не все силы этого крестового похода были направлены против Азии. 50 000 христиан из Дании и Саксонии производили нападения на дикие славянские племена, погруженные еще во тьму идолопоклонства. Но это не имело плодотворных последствий. Другие христиане, вооружившиеся на борьбу с восточными мусульманами, действовали успешно против мавров на берегах Таго.

Со времени взятия Аскалона Балдуином III
до взятия Иерусалима Саладином (1150-1187)

Крестовый поход Людовика VII и Конрада окончился без пользы для Святой земли; по отъезде отсюда обоих государей-пилигримов христианским владениям стали грозить большие опасности. Со всех сторон мусульманское оружие угрожало владычеству франков. Король Иерусалимский, патриарх священного города и Антиохии, начальники военных орденов св. Иоанна и храмовников в скорби своей обратились с мольбами к западным христианам. Тронутый их страданиями, папа старался убедить европейские народы подать помощь своим братьям на Востоке. Но бедствия последней священной войны еще не были позабыты: духовенство и дворянство, разоренные крестовым походом, не были расположены возбуждать энтузиазм толпы. Голос аббата Клервоского более не раздавался, и молчание св. Бернара было как бы предупреждением, которое поддерживало народ в благоразумном покое.

Но вот чему трудно поверить! Когда Европа безмолвствовала и никто не осмеливался вновь встать под священные знамена, аббат Сугерий, сопротивлявшийся походу Людовика VII, задумал новый поход против врагов Иисуса Христа. На Шартрском соборе он старался воспламенить воинственное рвение князей, баронов и прелатов. Но они отозвались на его увещания только выражением скорби и удивления. Сугерий, семидесятилетний старец, объявил тогда, что он один берется осуществить то предприятие, которое не удалось двум государям. Уже более 10 000 пилигримов, вооруженных на его счет, готовы были последовать за ним на Восток, когда смерть воспрепятствовала осуществлению его намерений. На своем смертном одре аббат Сен-Денийский выражал сожаление, что не может помочь священному городу, - любопытный пример неотразимого влияния идеи во все времена!

Между тем, на Востоке Балдуин III всеми силами старался остановить успехи Нуреддина, сына Зенги. Этот доблестный государь замыслил подчинить наконец своей власти город Аскалон, против которого христиане столько раз направляли свое оружие и который служил как бы оградою для египтян против Сирии. По призыву своего короля бароны, рыцари, епископы немедленно собрались под его знамена. Во главе армии шел патриарх Иерусалимский, неся древо Животворящего Креста.

Город Аскалон, выстроенный кругообразно на плоскости на берегу моря, укрепленный толстыми стенами и высокими башнями, получал четыре раза в год из Египта продовольствие, оружие и воинов. Ничего не было упущено из вида для поддержания этой важной крепости; все ее жители были воины. Армию Балдуина при осаде Аскалона поддерживал флот, состоявший из 15 кораблей под управлением Жерара Сидонского. Христиане, как и мусульмане, проявляли мужественное настроение и неусыпную бдительность. Во избежание неожиданного нападения среди ночной темноты осаждаемые повесили на зубцах самых высоких башен стеклянные фонари, от которых и ночью распространялся свет, подобный дневному. После двухмесячных трудов под стенами Аскалона в христианский лагерь явились многочисленные толпы западных пилигримов с судов, прибывших в гавани Яффу и Птолемаиду; многие из этих судов, прибывших из Европы, присоединились к флоту Жерара Сидонского.

Между боевыми орудиями, изготовленными для нападения на укрепления Аскалона, была замечательная, чрезвычайно высокая башня; она имела вид крепости с гарнизоном и наносила страшные удары осаждаемым. Пятимесячная осада истощила силы неприятеля; на помощь к нему пришел египетский флот, состоявший из 70 кораблей, и это придало бодрости мусульманам; но и пламенное рвение христиан не ослабело; большая подвижная башня и другие боевые орудия латинян не давали отдыха городу. Осаждаемые, желая избавиться от большой подвижной башни, набросали между нею и укреплениями огромное количество дров, облили их маслом, обложили серой и другими горючими веществами и все это подожгли; но ветер, дувший с востока, обратил пламя на город, в противоположную сторону от башни. Этот пожар, длившийся весь день и всю ночь, раскалил каменные укрепления, так что они совершенно разрушились, и таким образом огонь открыл христианским воинам вход в крепость, которою они теперь могли легко овладеть; но жадность лишила их этой победы. Храмовники, поспешив воспользоваться добычей, немедленно устремились в город; но, желая, чтобы все досталось им одним, они поставили в проходе сторожевых, для того чтобы устранять всех, кто захотел бы за ними последовать. Мусульмане, заметив, что христиане заняты грабежом и что их немного, соединились и напали на храмовников, которые частью погибли, частью поспешили спастись через тот же проход, через который не захотели допустить своих товарищей.

Христиане, удивленные оживлением своих врагов, с печальным недоумением возвратились в свой лагерь. Смущенные и упавшие духом вожди предложили прекратить осаду города. Но патриарх и епископы посоветовали вступить вновь в битву, и их мнение было уважено. На другой день христианское войско снова явилось перед стенами города; битва длилась весь день, обе стороны действовали с большим оживлением, но потери мусульман оказались значительнее. Предложено было перемирие для погребения убитых. Во время этого перемирия воспоминание о бедствиях, которые они вытерпели, о числе воинов, которых они потеряли, о тревожных известиях, полученных из Каира, навело уныние на аскалонских мусульман. Большинство жителей в мрачном отчаянии изъявляли желание покинуть эту песчаную страну, над которой, казалось, тяготело проклятие и которую Бог в гневе своем как бы предал франкам. Египетский отряд требовал удаления из христианских владений, выхода из Аскалона, представлявшегося ему могилой на чужбине. Выбрали депутатов для предложения сдачи города Иерусалимскому королю. Когда мусульманские послы сообщили вождям христианского войска возложенное на них поручение, печальные и обезнадеженные со своей стороны предводители уже не ожидали получить от своих врагов предложений, внушенных им отчаянием; выслушав депутатов из Аскалона, бароны и прелаты, пораженные удивлением, не нашли другого ответа, кроме радостных слез и благодарственных излияний перед Богом. Жителям Аскалона дано было три дня, чтобы выселиться оттуда со всем своим имуществом, но они не дождались и третьего дня. Франки, почитая истинным чудом взятие города, вошли туда в священной процессии. Первым делом их после овладения городом было посвящение большой мечети св. апостолу Павлу. Таким образом покорена была эта крепость, которая открывала латинянам путь в Египет и преграждала мусульманам доступ в Палестину.

Мусульманские государства оставили на некоторое время в покое королевство Иерусалимское. Незаконное нападение Рено Шатильонского на безоружный и мирный остров Кипр, набег Балдуина на арабские племена, пасшие стада свои, по договору, в лесах Панеадских, поражение короля близ Иордана, на месте, называемом "брод Иакова", несколько удачных битв в графстве Триполийском и княжестве Антиохийском - вот и все незначительные события, последовавшие в течение нескольких лет после взятия Аскалона. Женитьба Балдуина на племяннице императора Мануила в 1155 г. доставила обогащение бедному королевству Иерусалимскому; этот союз был бы очень полезен для королевства, если бы он способствовал соединению греков и латинян против их общего врага.

Между патриархом Антиохийским и князьями-правителями Антиохии возникали частые ссоры, и, к сожалению, король Иерусалимский имел обыкновение вмешиваться в эти постыдные раздоры. Рено Шатильонский в несогласиях своих с престарелым патриархом Амальриком довел насилия до крайней степени. По его приказанию прелат выведен был на вершину Антиохийской цитадели; с обнаженной головой, обмазанной медом, он целый день подвергался страданию от мух и от солнечного зноя. Во время пребывания своего в Антиохии Балдуин III был поражен болезнью, от которой вскоре и умер. Страдая изнурительной лихорадкой, он велел перевезти себя в Триполи, потом в Бейрут, где и скончался. Останки его были перенесены в Иерусалим и преданы погребению у подножия Голгофы. О Балдуине III сожалели; говорят даже, что Нуреддин, из уважения к печали народа, оплакивавшего своего государя, прекратил на несколько дней нападения на христиан.

Наследником Балдуина III был брат его Амальрик; он был скуп, горд, честолюбив и не без труда достиг того, чтобы его признали королем. Тайное притязание на иерусалимский престол некоторых местных князей преувеличило недостатки наследника Балдуина. Новый король Иерусалимский обратил все свои предприятия против Египта. Так как халиф Каирский отказался платить дань победителям Аскалона, то Амальрик произвел нападение на берега Нила и возвратился в свое королевство не прежде, как заставив неприятеля откупиться от войны. По причине междоусобий, раздиравших в то время египетские провинции, Амальрик снова появился в этой стране, чтобы поддержать партии, требовавшие его посредничества.

Нуреддин, между тем, имел те же замыслы, что и Амальрик; он также мечтал о завоевании слабого государства Каирского. Амальрик опередил в Египте войска султана Дамасского. Он приступом взял Бильбеис, город, расположенный на правой стороне Нила, и велел предать смерти всех его жителей. Несчастья Бильбеиса заставили содрогнуться весь Египет; быстрое наступление на Каир обеспечило бы королю Амальрику завоевание этой столицы, но, как будто устрашенный внезапно смелостью своего предприятия, он склонился на предложения послов халифа и прекратил враждебные действия на условии значительной откупной суммы. После целого месяца переговоров Амальрик, однако же, не получил ничего из обещанных ему сокровищ. Между тем, полководец Нуреддина, призванный халифом на помощь, вступил в египетские владения и, избегая встречи с христианскими воинами, но соединясь с египетской армией, противопоставил королю Иерусалимскому такие силы, перед которыми тот должен был отступить. Амальрик со стыдом возвратился в Иерусалим. Скоро после того прибыл в порт Птолемаиду греческий флот, обещанный императором Мануилом и напрасно ожидавшийся в минувшую экспедицию. Рассчитывая на этот флот, король Иерусалимский решился вернуться в Египет и предпринял осаду Дамиетты. После пятидесятидневной осады этого города, во время которой погибла от голода и от неприятельского оружия половина христианских воинов, а суда греческие были истреблены частью греческим огнем, частью бурей, король Иерусалимский с печалью отказался от своего предприятия.

Среди смут, сопровождавших конец существования династии Фатимидов, является мусульманский князь, имя которого приобрело известность и в Азии, и в Европе. Халиф Каирский велел снести голову своему визирю Шаверу, а вместо него назначил Ширку, полководца Нуреддина, но Ширку через два месяца внезапно умер; его заменил младший из эмиров армии Нуреддина. Этот эмир был Саладин, племянник Ширку и сын Аюба, явившийся с диких гор Курдистана, чтобы служить мусульманским властям в Месопотамии. Молодость свою Саладин провел в распущенности и в праздной жизни в серале. Когда ему минуло 30 лет и халиф избрал его первым министром, он вдруг сделался совершенно другим человеком. Он замыслил полное подчинение Египта власти Нуреддина. По смерти последнего халифа-фатимида черный цвет Аббасидов был заменен белым цветом потомков Али, и в мечетях стали поминать в молитвах только имя халифа Багдадского. По смерти Нуреддина в Дамаске в 1174 г. государство осталось без наследника и повсюду в мусульманских провинциях возникли раздоры; тогда сын Аюба оказался на пути к верховной власти.

Около этого же времени умер Амальрик, который, вероятно, не предвидел в свой последний час, какие великие события должны произойти после его царствования. Наследником его престола был сын его, Балдуин IV. Он принял помазание на царство в храме Святого Гроба, но по возрасту своему еще не мог вступить в управление государством. Впрочем, этому юному королю, пораженному проказой, не суждено было царствовать самостоятельно. Современная история не нашла для него другого имени, кроме имени "Прокаженного короля" (le roi Mezel).

Регентство было предоставлено Раймунду Триполийскому, четвертому в роде потомку знаменитого Раймунда Сен-Жильского.

В конце 1178г. Саладин, видя, что силы франков направлены против Антиохии, выступил в поход, чтобы произвести нападение на Палестину. Услыхав об этом, король Балдуин в сопровождении рыцарей, которых он успел собрать, поспешил отправиться в Аскалон. Войско Саладина расположилось лагерем по соседству с этим городом. Рассчитывая на легкую победу, мусульмане рассеялись по равнине и опустошили ее до Рамлы и Лидды. Видя это, христиане не захотели оставаться в бездействии в своем городе; однажды утром они вышли из Аскалона, направились к морскому берегу, скрывая свой путь за песчаными наносами, и напали врасплох на лагерь Саладина. Напрасно трубили мусульманские трубы, созывая рассеявшихся воинов; Саладин старался ободрить отряды, оставшиеся в лагере. Балдуина сопровождали только 375 всадников, но поражение мусульман было полное, и дороги покрылись их трупами и пожитками. Саладин, без всякой свиты, умчался в степь верхом на верблюде.

Эта победа, хотя и значительная, не могла, однако же, успокоить встревоженное настроение тех, кто внимательно следил за ходом дел; и действительно, Саладин скоро вновь появился, вооруженный прежними своими преимуществами над христианами; с другой стороны, Галилее также угрожали опасности, и, в довершение всех бед, низкие интриги при самом дворе Балдуина производили общее смущение; сыны Белиала, истые производители разрушения, старались пользоваться слабостью и недугами короля, чтобы сеять раздор, зависть, ненависть и недоверие. В Сирии оказался голод; войска оставались без продовольствия. Последовало перемирие с Саладином на двухлетний срок. Это перемирие было нарушено насильственными действиями Рено Шатильонского. Сделавшись владетелем Крака и Монреаля вследствие вступления во вторичный брак с вдовою Жоффруа Торонского, Рено Шатильонский попытался, вопреки договору, вторгнуться в неприятельские пределы около Красного моря и не побоялся выступить с оружием против священных городов Мекки и Медины. Рено Шатильонский, человек предприимчивый, необузданного нрава, романтический тип того странствующего рыцарства, которое крестовые походы увлекали на Восток, раздражил Саладина своим пренебрежением к международному праву и тем довел королевство до войны, в которой померкла слава христианского имени на Востоке.

Все дело тогда состояло в том, чтобы остановить успехи завоевательного наступления Саладина - но каким образом возможно было сирийским христианам противостоять этому могучему урагану? Балдуин IV, потерявший зрение и дошедший до самого печального состояния, согласился назначить регентом королевства Ги Люсиньянского, который не пользовался ничьим доверием. Между тем, могущество Саладина с каждым днем возрастало. Все князья месопотамские были в союзе с ним или платили ему дань. Однако же представился случай победить Саладина, войска которого опустошали Галилею. Войско христианское, состоявшее из 1300 рыцарей и более чем 20 000 пехоты, могло бы напасть на неприятеля, расположившегося лагерем между горой Гельвуе и древним Скифополем; но Ги Люсиньянский, командовавший армией, поколебался вдруг в виду опасности или, вернее, в виду победы. Это возбудило против него общее негодование; Балдуин лишил его власти и хотел даже отнять у него графства Аскалонское и Яффское. Он передал регентство графу Триполийскому и возложил корону на голову пятилетнего ребенка, рожденного от второго брака Сибиллы с маркизом Монферратским. Новый король вступил на престол под именем Балдуина V.

В этом опасном положении Святая земля всю свою надежду возлагала на помощь с Запада. Патриарх Ираклий и великие магистры храмовников и иоаннитов были посланы просить помощи у западных христиан. Колеблемая смутами, Европа не могла тогда заботиться о защите Иерусалима. Рвение к крестовым походам еще не угасло в ней, но, чтобы возбудить его во всей его первоначальной силе, нужны были какие-нибудь чрезвычайные события, какие-нибудь великие общественные бедствия, которые могли бы растрогать сердца и подействовать на воображение народов. По возвращении в Иерусалим патриарх Ираклий нашел дела в еще худшем положении. Не было недостатка в роковых предзнаменованиях грядущих общественных бедствий. Землетрясения, затмения луны и солнца казались очевидными признаками близкого разрушения королевства; чрезвычайная распущенность нравов также наводила страх на благочестивых людей. Другим предвестием несчастий было то, что управление находилось в руках безрассудных, бессильных и развратных людей, а высшая власть имела представителей в лице только князей и королей-неудачников. Балдуин IV, живая развалина, давнишнее достояние могилы, умер, окруженный презренными партиями, оспаривавшими друг у друга право на верховную власть. Скоро после того внезапно умер и Балдуин V, слабая и ненадежная опора христиан. Он был последним из королей, погребенных у подножия Голгофы. Ги Люсиньянский и супруга его Сибилла были торжественно помазаны на царство во храме Святого Гроба вопреки желанию баронов. Граф Триполийский, со скорбью видя, в каких руках оказалось управление Святой землей, удалился в Тивериаду, владение, доставшееся ему через брачный союз.

Падение Иерусалимского королевства, преданного в неискусные руки, было неизбежно; но доблести христианской суждено было покрыть славой воспоминания о его последних днях. 1 мая 1187 г. на 7000 мусульманских всадников, двинувшихся в Галилею, напали в окрестностях Назарета 130 воинов, среди которых были рыцари-храмовники и иоанниты. Мусульманской кавалерией командовал Афдал, сын Саладина. Защитники Креста не поколебались вступить в неравный бой. Современные летописи, наполненные воспоминаниями о подвигах этого дня, распространяются в особенности, описывая славную смерть Жакоба де Моле, магистра храмовников. Этот непоколебимый защитник креста выдержал бой верхом на белом коне и только после невероятных, чудесных подвигов борьбы был побежден. Сарацины приняли его за св. Георгия, который часто представлялся христианам спускающимся с неба во время их битв. В этом сражении, происходившем на площади, которая до сих пор существует близ селения Эль-Махед, погиб весь христианский отряд, исключая великого магистра храмовников и двух его рыцарей.

Через два месяца после этого предстояло совершиться еще большим несчастьям в стране Галилейской. Саладин двинулся к Тивериаде во главе 80 000 войска. На совете в Иерусалиме решено было соединиться всем христианским силам на равнине Сефурийской. В христианской армии оказалось до 50 000 воинов; сюда собрались все могущие владеть оружием; гарнизоны были выведены из крепостей королевства, и в городах остались только женщины и дети. Вскоре пришла весть, что Саладин занял Тивериаду и что мусульмане осаждают крепость, в которой нашла убежище жена графа Триполийского. Был собран большой совет, чтобы решить, идти ли на помощь Тивериаде. Когда все вожди высказали свои мнения, граф Раймунд, хотя и наиболее заинтересованный в этом деле, посоветовал забыть в эту минуту о Тивериаде и остаться в Сефури, где близка была вода и не было недостатка в продовольствии; он заявил, что было бы гибельным неблагоразумием завести громадное количество людей и лошадей в бесплодные пустыри, где они могут подвергнуться страданиям от голода, жажды и солнечного зноя. Раймунд предполагал, что после взятия Тивериады неприятель двинется навстречу христианам и что он потеряет много людей, проходя по пустынной и выжженной земле между Тивериадой и Сефури; в заключение он прибавлял, что народ христианский, имея в изобилии продовольствие и воду, с большим успехом может сопротивляться мусульманской армии. Раймунд предпочитал потерю Тивериады потере королевства. Мнение графа Триполийского было предусмотрительно и мудро. Но великий магистр храмовников был противоположного мнения. Слабость Ги Люсиньянского погубила все: был отдан приказ выступать против неприятеля.

Утром 3 июля христианская армия выступила из своего лагеря в Сефури. Граф Триполийский со своим отрядом составлял авангард; в арьергарде были король Иерусалимский и рыцари-храмовники и иоанниты. Древо Честного Креста несли избранные воины, поставленные в центре войска. Христиане подошли к селению Марескальция, в трех милях от Тивериады; тут встретили их стрелы сарацинов, тут пришлось им испытать жажду и зной. Чтобы добраться до Галилейского озера, им нужно было проходить через тесные проходы и скалистые местности; граф Триполийский послал сказать королю, чтобы он поспешил пройти через селение не останавливаясь, для того чтобы успеть дойти до Галилейского озера. Люсиньян отвечал, что он будет следовать за графом. Но вдруг мусульмане напали на арьергард и привели в смятение храмовников и иоаннитов. Король, не зная, что делать, решился остановиться, и из уст его вырвались слова: "Увы! Увы! Все для нас кончено, мы все погибли, и королевство потеряно!" Христиане провели тут ужасную ночь; неприятель поджег равнину, покрытую сухой травой и кустарником; дым, пламя, тучи стрел, голод и жажда начали одолевать воинов Креста.

На другой день христиане решились перебраться через утесистые возвышенности, отделявшие их от озера Галилейского; но Саладин, вышедший на рассвете из Тивериады, приближался, чтобы вступить в битву с христианской армией. Авангард графа Раймунда уже направлялся к холмам, которые сарацины начали занимать. Завидев сарацин, христианская пехота, выстроившись клином, поспешила занять вершины холмов и таким образом отделилась от отряда короля, который напрасно посылал к ней одного гонца за другим, призывая ее на защиту древа Животворящего Креста. Храмовники, иоанниты и остальная часть арьергарда мужественно выдержали первый натиск неприятеля, но, обессиленные наконец все возрастающим в числе неприятелем, они стали призывать короля на помощь; король же не придумал ничего лучшего, как расставить палатки и предать себя Божьему милосердию. Отряды, предводительствуемые Люсиньяном, храмовниками и иоаннитами, пришли в смятение и рассеялись вокруг хоругви Святого Креста. При виде такого расстройства граф Раймунд в отчаянии пробил себе путь сквозь неприятельские ряды и бежал по направлению к Триполи со своим авангардом. Батальоны Саладина бурей налетели на то место, где находился Иерусалимский король. Древо Креста, которое столько раз служило путеводным знаменем латинских воинов к победе, попало во власть неприятеля; король был взят в плен; храмовники и иоанниты - убиты или забраны в плен. Главные сцены этой ужасной битвы разыгрались на холме Хиттин, том самом, который в Евангелии известен под названием "Горы блаженства". Поле битвы представляло повсюду следы страшного кровопролития. Один арабский историк, очевидец события, рассказывает о чудном благоухании, который он чувствовал среди смертных останков, рассеянных по этим холмам и долинам. Веревок со всех мусульманских палаток было недостаточно, чтобы связать всех забранных в плен христиан. Число пленников было так велико, что победоносные сарацины не находили для них покупателей, и один христианский рыцарь был обменен за пару обуви.

Ги Люсиньян и главные вожди христианской армии, попавшие в руки неверных, были приведены в палатку, поставленную посреди лагеря Саладина. Султан обошелся благодушно с французским королем и предложил ему освежиться напитком, охлажденным снегом. Король, отпив из чаши, предложил ее Рено Шатильонскому, находившемуся возле него, но султан остановил его и сказал: "Этот изменник не должен пить в моем присутствии, так как для него у меня нет пощады". И, обращаясь к Рено, он упрекнул его в нарушении договоров и пригрозил ему смертью, если он не примет веры Пророка, которого он оскорбил. Рено с благородным пренебрежением отнесся к угрозам султана и отвечал ему как подобало со стороны христианского воина; раздраженный султан ударил мечом безоружного пленника, и мусульманские воины, по знаку своего властелина, отрубили голову рыцарю. Таким образом, Рено Шатильонский погиб за Крест смертью мученика; такая кончина его заставляет забывать то, что было небезукоризненного в его жизни, полной воинственных приключений. На другой день Саладин, восседая на троне, повелел умертвить рыцарей-храмовников и иоаннитов, заключенных в оковы; все эти доблестные воины с благочестивой радостью приняли мученический венец. Султан помиловал только великого магистра храмовников, вероятно, ради того, что благодаря его неблагоразумным советам христианская армия предана была в руки сарацин. Последствием этой роковой для латинских владений победы было то, что султан подчинил своей власти один за другим города Птолемаиду, Наплусу, Иерихон, Рамлу, Кесарию, Арсур, Яффу, Бейрут. Только прибрежные города Тир, Триполи и Аскалон остались во владении христиан. Последняя крепость, осажденная Саладином, геройски защищалась, но наконец сдалась на условии освобождения султаном короля Ги Люсиньяна, не совсем достойного такой жертвы.

Городу Иерусалиму, освобождение которого стоило так много подвигов и страданий, предстояло вновь подпасть мусульманской власти. Саладин приступил к стенам священного города; в Иерусалиме, наполненном христианами, которые пришли сюда, надеясь найти тут верное убежище, было очень немного воинов для его защиты. Но жители, ободряемые духовенством, готовились к борьбе с мусульманами; они избрали своим начальником Балеана Ибелинского, старого воина, бывшего в сражении при Тивериаде, опытность и добродетели которого внушали доверие и уважение к нему. Первой заботой Балеана Ибелинского было исправить городские укрепления и приучить к дисциплине новых защитников Иерусалима. За неимением денежных средств на военные расходы пришлось обирать церкви, и народ, встревоженный приближением Саладина, уже не смущался при виде того, что драгоценный металл, украшавший часовню Святого Гроба, идет на выделку монеты. Прежде чем приступить к осаде города, султан предложил жителям капитуляцию; христиане отвечали, что никогда они не уступят того города, в котором Бог их принял смерть. Начались битвы; осажденные мужественно сопротивлялись; во время частых вылазок против неприятеля они действовали копьем и мечом; множество из них погибало и возносилось, как выражаются летописи, в небесный Иерусалим.

Саладин расположился лагерем сначала на западной стороне Иерусалима, на тех самых возвышенностях, где были расставлены палатки Раймунд а Тулузского 88 лет тому назад. Потом он переменил позицию и стал на северной стороне города, на том месте, откуда Готфрид действовал своими огромными боевыми машинами. Султан велел сделать подкопы под те укрепления, которые тянутся от Иосафатовых ворот до ворот св. Стефана; мужественные усилия осаждаемых воспрепятствовать угрожающим работам сарацин были безуспешны. Башни и стены готовы были рухнуть по первому сигналу. Велико было отчаяние в Иерусалиме; духовенство совершало процессии по улицам; повсюду только и слышались мольбы и стоны, взывающие к божественному милосердию.

Среди этого смятения и общего тревожного волнения открыт был заговор греческих и сирийских христиан, которые с трудом переносили свое подчинение власти латинян; заговор имел целью предать Иерусалим мусульманам; это довершило отчаяние жителей. Балеан Ибелинский и главные лица города явились к Саладину и просили его о том, чтобы он принял капитуляцию на тех условиях, которые он сам предложил жителям до начала осады. Но Саладин вспомнил, что на первый отказ жителей он отвечал клятвой разрушить иерусалимские стены и истребить всех жителей. Несколько раз возвращался Балеан Ибелинский в лагерь султана, но тот оставался неумолим. Однажды старый воин объявил Саладину, что если он не смилосердится над христианами, то они окончательно придут в отчаяние, подожгут Иерусалим и превратят священный город в кучу развалин и в одну обширную могилу. Испуганный этими словами султан, посоветовавшись со своими учеными законниками, которые решили, что он может принять капитуляцию, не нарушая своей клятвы, подписал предложенные условия. Победитель даровал жизнь жителям и позволил им выкупить свою свободу. Выкуп состоял из десяти червонцев за мужчину, пяти за женщину и двух за ребенка. Все воины, бывшие в Иерусалиме при заключении капитуляции, получили разрешение удалиться в Тир или в Триполи.