В. И. Райцес

Процесс Жанны д'Арк

© В. И. Райцес "Процесс Жанны д'Арк" М.-Л., "Наука", 1964

Глава 5
ЗАПОЗДАЛОЕ ОПРАВДАНИЕ

        Когда отряд теряет командира, когда гибнет лучший боец - это потеря, но не поражение. Жанна погибла. Франция продолжала борьбу. Исход ее был предрешен. Народное сопротивление оккупантам, спасшее страну от национальной катастрофы, по-прежнему оказывало решающее влияние на ход войны и на изменение в пользу Франции общей военно-политической обстановки. Англичане с помощью инквизиции убили Жанну. Но они были не в силах уничтожить ее побед. Времена их успехов ушли в прошлое - и безвозвратно.
        Пытаясь парализовать впечатление, произведенное коронацией Карла VII, кардинал Винчестерский собственноручно короновал своего племянника двойной короной Англии и Франции. Эта церемония была устроена в Париже в декабре 1431 г. Но никто не воспринял ее всерьез: Франция уже имела законного главу государства - залог и символ национальной независимости. Характерно, что даже герцог Бургундский - и тот отклонил предложение присутствовать на коронации Генриха VI, ограничившись сдержанным и сугубо официальным поздравлением, переданным через послов.
        Выше уже говорилось, что после разгрома англичан в долине Луары летом 1429 г. и победоносного марша французской армии к Реймсу в политике Филиппа Доброго наметилась тенденция сближения с Францией. Последовавшие затем военные неудачи бургундцев, самой крупной из которых было поражение под Компьенем, заставили их отказаться от завоевательных планов.
        Неспокойно было и в самой державе Филиппа Доброго. Города Фландрии и Бургундии отказывались оплачивать дорогостоящие авантюры герцога. Льеж восстал. Другие города были готовы последовать его примеру. В начале 1430-х годов резко ухудшились внешнеполитические позиции герцогства: Карл VII заключил союз с германским императором Сигизмундом, который был встревожен распространением бургундского влияния на нижненемецкие земли. Все это вместе взятое заставило Филиппа сделать решительный шаг. 21 сентября 1435 г. он подписал в Appace мирный договор с представителями Карла VII. Бургундия выходила из войны и обещала Франции дружественный нейтралитет. Этот нейтралитет был, впрочем, щедро оплачен: помимо того, что Филипп удерживал за собой Пикардию и Артуа, Карл уступал ему графства Маконэ и Оксеруа, а также несколько городов в Шампани. Аррасский договор не уничтожил противоречий между Францией и Бургундией, ибо территориальное объединение Франции не могло быть завершено без присоединения захваченных бургундцами чисто французских земель. Но эту задачу будут решать следующие поколения. А пока что мир с Бургундией развязал Франции руки для борьбы с главным противником. Это был крупный политический успех, последствия которого не замедлили сказаться.
        Весной 1436 г. французская армия подошла к Парижу. 13 апреля в городе вспыхнуло вооруженное восстание. Парижане изгнали англичан и их приспешников; столица была освобождена. Сбылись слова Жанны, сказанные на суде: "Не пройдет и семи лет, как англичане потеряют свой самый ценный залог во Франции".
        Среди тех, кто бежал из Парижа, был Пьер Кошон. Что ж, ему это было не в диковину: когда-то он бежал из Реймса, потом из Бове. Руанским архиепископом он так и не стал и вынужден был довольствоваться тощим епископством Лизье в Нормандии. Там он и умер в 1442 г. Его покровитель, кровавый регент Бедфорд, умер еще раньше, в 1435 г., за неделю до подписания Аррасского договора, в том самом Буврейском замке, где провела свои последние месяцы Жанна.
        Окончательное изгнание англичан из Франции оказалось нелегким делом. Измученная страна не могла вести непрерывную войну, так как не имела средств для того, чтобы содержать большую постоянную армию. Отсюда тактика "малой войны": осады отдельных городов, медленное продвижение, частые перемирия и затишья. Лишь в конце 1440-х годов, после того как были упорядочены государственные финансы и произведена военная реформа. французская армия, очистив от врага территорию Иль-де-Франса, вступила в пределы Нормандии.
        Там ее ждали партизаны. Провинция была объята пламенем народной войны, описания которой вызывают в памяти современного читателя рассказы о боевых действиях героев Сопротивления. Вот свидетельство нормандского прелата Тома Базена, автора "Истории Карла VII". Он был преемником Кошона по епископству Лизье и таким же прислужником оккупантов.
        "Эти люди, способные на все, которых обычно называли "разбойниками", творили чудеса в Нормандии и в других занятых англичанами областях и землях... Они постоянно нападали на англичан, убивая их без всякой жалости всякий раз, когда представлялся случай. Те их непрерывно разыскивали, обшаривая леса, которые окружали и прочесывали отряды солдат с собаками. Был опубликован указ, обещавший тем, кто убьет разбойников или выдаст их правосудию, награду из королевской казны, и это вдохновляло английских солдат на уничтожение сего опасного отродья. Однако, как у гидры, этого вида змеи, о которой говорят поэты, на месте одной отрубленной головы тотчас же вырастали три других. Говорили, что за один только год трибуналы Нормандии приговорили к смерти и повесили более десяти тысяч этих разбойников и тех, кто давал им убежище. Цифру эту легко проверить, обратившись к государственным счетам, поскольку, как мы уже говорили, выплачивалась премия за каждую голову разбойника, переданного правосудию или убитого при облаве. Но несмотря на все старания, провинция была очищена от этой чумы не раньше, как пришел конец английскому господству и [Нормандия] была возвращена своим природным хозяевам - французам... Остатки этих бандитов влились в регулярную армию и получали там жалование; другие же вернулись к себе домой и вновь взялись за обработку земли или за ремесло, если его знали, работая отныне, чтобы прокормить себя самих, жен и детей"*.
* Т. Basin. Histoire de Charles VII, ed. Ch. Samaran, t. 1. Paris, 1933, стр. 107-109, 111.
        Благодаря совместным действиям армии и партизан Нормандия была освобождена в течение одного года. В июле 1449 г. Дюнуа, назначенный генеральным наместником провинции, которую еще предстояло завоевать, начал кампанию. В августе французы овладели городами южных районов: Вернелем, Пон-Левеком и Лизье. В октябре народное восстание открыло им ворота Руана.В декабре капитулировал Гарфлер, в январе - Гавр, 15 апреля В битве при Форминьи, близ Байе была одержана победа над спешно переброшенным из-за Ламанша английским войском. Французы взяли реванш за Азенкур; неприятель оставил на поле боя около 4 тысяч убитых; командующий и сорок знатных рыцарей попали в плен. Результатом этой победы было взятие Авранша, Байе и Кана. Освобождение Нормандии закончилось в августе, когда гарнизон Шербура оставил крепость и бежал в Англию.
        Одновременно на юге страны развернулись боевые операции по освобождению Гиени. Здесь англичане оказали особенно упорное сопротивление, так как им грозила потеря земель, которыми они владели почти три столетия. Первоначальный успех французов, занявших летом 1450 г. Байонну и Бордо, оказался непрочным: в октябре 1452 г. у стен Бордо высадилось семитысячное английское войско, и столица Гиени была вновь потеряна. Впрочем, ненадолго. 17 июля 1453 г. у городка Кастийон-сюр-Дордонь произошло сражение, в котором англичане потерпели сокрушительное поражение. Это была последняя битва Столетней войны. 19 октября авангард французской армии вступил в Бордо.
        Война кончилась. Народ свершил свой подвиг. Оправдались пророческие слова Жанны, которая верила в победу тогда, когда в нее не верили самые опытные политики и самые прославленные полководцы: англичане были изгнаны с французской земли - кроме тех, кто нашел в этой земле могилу.

* * *

        Когда Жанна попала в плен, Карл VII не сделал ничего, чтобы спасти ее. Когда она предстала перед церковным судом, он промолчал. Когда ее сожгли, он не вспомнил о ней.
        Если бы историк, изучающий заключительный период Столетней войны, имел в своем распоряжении только официальные документы французского правительства, то он и не подозревал бы о существовании Жанны д'Арк, потому что ни один из этих документов - ни многочисленные королевские указы, ни послания "добрым городам", ни победные манифесты - не упоминает о ней ни единым словом. Как будто ее не было вовсе.
        Это молчание объясняют обычно отвратительными личными качествами короля. В какой-то мере это объяснение справедливо. Карл VII был личностью малосимпатичной. Холодный эгоист, ревниво относящийся к чужой славе и столь же ревниво оберегающий собственный титул "победоносца", который преподнесли ему придворные льстецы, он обладал истинно королевским качеством: умением забывать тех, кто в трудные времена приходил ему на помощь. Чувство благодарности никогда не было его отличительной чертой. К тому же он не любил вспоминать и не желал, чтобы ему напоминали о той далекой поре, когда он - ныне общепризнанный государь Франции, король-победитель - был всего-навсего лишь жалким "буржским корольком", готовым отказаться от прав на родительский престол и бежать в Кастилию. Короче говоря, у Карла было действительно много личных причин для того, чтобы "забыть" Жанну.
        Но не следует упускать из виду и другого. Карл был прежде всего политиком, великолепно умевшим отделять политические интересы от личных эмоций и подчинять последние первым. Жизнь заставила его пройти полный курс политического лицемерия, и он в совершенстве владел этим искусством. И если бы он видел хоть малейшую выгоду в том, чтобы тотчас же после казни Жанны обратить себе на пользу самый факт этой казни, он безусловно не промолчал бы. Но он не считал это выгодным. Больше того - любое открытое проявление сочувствия к памяти Жанны д'Арк со стороны Карла VII было до поры до времени не в интересах короля. Прежде всего потому, что ему, христианнейшему королю, не пристало сожалеть вслух о казни женщины, которая была официально осуждена церковью за преступления против веры.
        Во-вторых, потому, что публично выраженное сожаление о казни Жанны было бы воспринято как недружелюбный жест по отношению к герцогу Бургундскому, о причастности которого к делу "лотарингской колдуньи" знали решительно все. Ссориться же с Филиппом в этот момент Карл не хотел.
        И наконец, такое сожаление звучало бы открытым упреком в адрес Парижского университета - влиятельной организации, в поддержке которой король нуждался до тех пор, пока не почувствовал себя достаточно сильным для того, чтобы лишить университет политического влияния и подчинить его своему контролю. Но это произошло значительно позже, а до тех пор Карл чутко прислушивался к голосу университетских кругов и не желал раздражать эти круги понапрасну.
        Единственное, в чем Карл был действительно заинтересован, - так это в официальном, т. е. произведенном самими церковными властями, пересмотре дела Жанны д'Арк и в отмене приговора, поскольку это дело затрагивало его престиж. И он терпеливо ждал, когда представится такая возможность. Ждал целых 18 лет.
        В 1449 г. был, наконец, освобожден Руан. 10 ноября 1449 г. Карл VII на коне, убранном белым бархатным чепраком с вышитыми золотом лилиями, в короне и со скипетром торжественно вступил в столицу Нормандии. У кафедрального собора его встретило духовенство во главе с архиепископом Раулем Русселем, бывшим в свое время асессором инквизиционного трибунала по делу Жанны. Прелат преподнес королю святые реликвии, которые тот благоговейно поцеловал, опустившись на колени. Затем он клятвенно подтвердил привилегии местного духовенства и прослушал благодарственную мессу. Общее прощение всем, кто сотрудничал с англичанами, было даровано еще раньше.
        Спустя три месяца после этой трогательной сцены, 15 февраля 1450 г. Карл поручил своему советнику Гильому Буйе, доктору богословия и профессору Парижского университета, произвести предварительное расследование обстоятельств процесса Жанны и дал ему необходимые для этого полномочия. В первых числах марта Буйе опросил семерых свидетелей, осведомленность которых не вызывала сомнений. Это были бывший секретарь трибунала Гильом Маншон, бывший судебный исполнитель Жан Массье, бывший асессор Жан Бопер, а также четыре монаха-доминиканца из руанского монастыря Сен-Жак, принимавшие участие в работе инквизиционного трибунала в качестве асессоров инквизитора. По окончании следствия Буйе представил королю протоколы показаний вместе с составленным им докладом.
        Так начался последний процесс Жанны - процесс ее реабилитации. Он был таким же политическим процессом, как и процесс осуждения, но преследовал, разумеется, противоположную цель. Если осуждение Жанны было задумано как удар по престижу Карла VII, то ее реабилитация должна была очистить короля от подозрений в связи с "еретичкой" и "колдуньей". Об этом совершенно прямо говорилось в записке Буйе: "Дальнейшее .молчание относительно этого несправедливого обвинения нанесет явный ущерб королевскому достоинству... Какое пятно на будущее, если враги смогут заявить, что французский король держал в своих войсках еретичку, которая общалась с демонами". *
* P. Doncoeur et Y. Lanher s. La Rehabilitation de Jeanne La Pucelle. L'Enquete ordonne par Charles VII en 1450 et la Codicille de Guillaume Bouille (Documents et recherches..., t. III). Paris, 1956, стр. 61.

* * *

        Казалось бы, процедура реабилитации не займет много времени, так как налицо было все, что требовалось для отмены несправедливого, приговора: желание могущественного государя, необходимые документы (и прежде всего официальный протокол руанского процесса, рукопись которого Маншон вручил королевскому уполномоченному) и показания участников суда над Жанной, вскрывшие в полной мере его инспирированный характер. Но прошло более шести лет с начала пересмотра дела, прежде чем приговор был отменен и Жанну признали невиновной.
        Возникли прежде всего трудности чисто юридического характера. С правовой точки зрения расследование, произведенное Гильомом Буйе, не значило решительно ничего. Сам Буйе был клириком, но в данном случае он действовал как представитель короля, т. е. как уполномоченный светской власти. Жанну же осудила церковь, и только церковь могла ее реабилитировать. Это было ясно. Неясно было другое: какому именно церковному органу принадлежало право отменить приговор, вынесенный епископским судом совместно с инквизицией. Система католической церкви была очень сложна, и на роль кассационной инстанции могли претендовать самые различные учреждения: трибунал реймсского архиепископства, которому была подчинена епархия Бове, Парижский университет, имевший статус высокого духовного суда, инквизитор по делам веры во Франции, общее собрание французских прелатов и т. д. Трудность эта усугублялась тем, что пересмотр дел был вообще вещью необычной в практике церковных трибуналов. "Святая инквизиция", накопив к середине XV в. огромный опыт осуждения еретиков, почти не располагала прецедентами обратного порядка.
        Юристы из окружения Карла VII, которые вели подготовительную работу по процессу реабилитации Жанны (деятельность их почти не оставила следов в документах), остановились в конце концов на самой высокой из всех возможных инстанций - на римской курии. И не только потому, что это был наиболее авторитетный орган, но и потому, что само дело Жанны д'Арк имело международный характер, и, следовательно, арбитром по этому делу должен был выступить международный церковный трибунал. В самом деле, если бы Жанну оправдал только французский суд, то цель, к которой стремился Карл VII, не была бы достигнута: англичане не преминули бы обвинить суд в пристрастии. Оправдание же, вынесенное от имени папы, выглядело совершенно иначе.
        Значительно легче был решен вопрос о том, кому следует выступить в качестве истца. Французское правительство предпочло остаться в тени, просьба о пересмотре дела исходила формально от родственников осужденной.
        В апреле 1452 г. после каких-то продолжительных и оставшихся нам неизвестными переговоров кардинал д'Эстутвиль, легат папы Николая V во Франции, начал официальное следствие по процессу Жанны, имея в виду его пересмотр и реабилитацию осужденной. Вместе с Великим инквизитором Франции Жаном Брегалем он допросил в Руане пятерых свидетелей - в том числе Маншона, де Ла Пьера и Ладвеню, которые уже давали показания перед метром Буйе. Процедура следствия была обычной: каждый свидетель отвечал на вопросы заранее составленного формуляра, причем редакция этих вопросов зачастую подсказывала нужный ответ.
        Текст вопросника до нас дошел, и, судя по нему, следователи возлагали всю ответственность за казнь Жанны только на покойного епископа Бовеского и безымянных "англичан", совершенно замалчивая роль Парижского университета и второго судьи - инквизитора. Через несколько дней на основе собранных показаний составили новый и более подробный, но проникнутый той же тенденцией вопросник, по которому передопросили пятерых старых и 11 новых свидетелей.
        12 мая д'Эстутвиль осведомил Карла VII о результатах расследования, заверив короля, что он употребит все влияние, чтобы довести дело до конца: "... потому что я знаю, что оно весьма сильно затрагивает Вашу честь и положение" (Q, V, 336).
        Вернувшись в Рим, кардинал-легат передал все имеющиеся у него материалы (в том числе и копии протокола обвинительного процесса) на экспертизу двум выдающимся знатокам канонического права - адвокатам папской курии Теодору де Лелиис и Паоло Понтано. Те ответили обширными богословско-юридическими трактатами, в которых "казус" Жанны д'Арк рассматривался как с процессуально-правовой точки зрения, так и по существу. Не формулируя окончательных выводов (чего от них, впрочем, и не требовалось), эксперты тщательно отметили все сомнительные моменты формально-правового характера и указали на обстоятельства, которые, по их мнению, оправдывали поведение Жанны до суда и во время процесса. Они оспорили правомочность бовеского епископа судить Жанну, поскольку она не совершила на территории его диоцеза никакого преступления; подчеркнули, что подсудимую держали в светской тюрьме и не дали ей защитника-куратора; осудили недозволенные методы следствия: угрозы, запугивание, шантаж и т. п. Как уже говорилось выше, Паоло Понтано дал уничтожающую оценку "Двенадцати статьям", заявив, что составители этого документа пренебрегли истиной и прибегли ко лжи и клевете. Он же высказал критические замечания относительно важнейших пунктов обвинения. Так, в частности, Понтано полагал, что Жанну нельзя считать преступницей за то, что она носила мужской костюм. В доказательство он приводил следующие доводы.
1. Жанна надела этот костюм по вдохновению свыше.
2. Канонические установления, запрещающие женщинам носить мужское платье, направлены на то, чтобы предотвратить распутство и непристойность; Жанна носила этот костюм, чтобы защитить свою девичью честь.
3. Она часто выражала желание переодеться в женское платье на условиях, которые она выставляла.
4. Она соглашалась, в частности, на это, чтобы присутствовать на мессе и получить причастие.
5. Возможно, она поклялась королю не снимать мужской костюм.
6. В конце концов, уступив требованию судей, она переоделась в женское платье; стало быть, она не упорствовала в своем отказе.
7. То, что она затем вновь надела мужской костюм, не может быть квалифицировано как вторичное впадение в ересь, поскольку не было налицо первоначального преступления*.
* P. Lanery d'Arс. Memoires et consultations en faveur de Jeanne d'Arc. Paris, 1889, стр. 35 cл.
        Инквизитор Франции доминиканец Жан Брегаль запросил в свою очередь мнение авторитетных французских теологов и канонистов. Те с готовностью откликнулись. В короткое время вокруг "дела" Жанны д'Арк возникла целая богословско-юридическая литература: известен добрый десяток трактатов и мемуаров, авторы которых с энтузиазмом высказывались за оправдание Жанны. Некоторые из этих сочинений содержали обстоятельный анализ материалов обвинительного процесса; авторы других, не утруждая себя излишней аргументацией, доказывали невиновность Жанны с помощью простейшего силлогизма. Он сводился к следующему: французская монархия по самой своей природе неспособна доверять или покровительствовать еретикам; Жанна служила этой монархии; отсюда с необходимостью следует, что обвинение в ереси, выдвинутое против Жанны, ложно.
        Церковный хор, провозгласивший некогда анафему живой Жанне, был готов ныне провозгласить ей, мертвой, аллилуйю. В этом хоре особенно выделялись голоса тех, кто прежде верой и правдой служил англичанам, а теперь лез из кожи вон, чтобы заслужить милость нынешнего монарха.
        Дело, однако, вновь застопорилось - и по причинам чисто политическим. Главной из них было ухудшение отношений между Римом и Францией, вызванное настойчивым желанием папы Николая V добиться отмены или смягчения Буржской прагматической санкции 1438 г., которая ограничивала права римской курии на территории французского королевства. Но все усилия папы ни к чему не привели, а поэтому он до конца своих дней оставался глух к просьбам дать реабилитации Жанны дальнейший ход.
        Весной 1455 г. Николай V умер. Его преемником стал Каликст III (испанец Альфонсо Борджиа). Он был избран благодаря поддержке французских кардиналов и не остался перед ними в долгу. Выборы нового папы состоялись 8 апреля 1455 г., а уже 11 июня Каликст III подписал рескрипт, назначавший архиепископа Реймсского и епископов Парижского и Кутанского апостолическими комиссарами по проверке и пересмотру дела Жанны с правом вынесения окончательного приговора.
        Реабилитационный трибунал приступил к работе 7 ноября, собравшись на первое заседание в Соборе Парижской богоматери. Перед прелатами предстала мать Жанны-Изабелла Роме, которая последние годы жила в Орлеане на пенсию от муниципалитета. Ее сопровождали сыновья Жан и Пьер, адвокат семьи и несколько именитых граждан Орлеана. "С великими стенаниями и вздохами" (так сказано в протоколе) просила Изабелла высокий суд очистить память ее покойной дочери от пятна бесчестия. Суд внял этой просьбе.
        Начались новые расследования. Теперь предстояло проверить не только материалы процесса обвинения, но и обстоятельства жизни Жанны до плена и суда, чтобы установить, не была ли она действительно колдуньей и еретичкой. Проверка потребовала полгода напряженной работы. Уполномоченные трибунала и сами его члены опросили свидетелей в Руане (декабрь 1455 г.), Домреми, Вокулере и Туле (январь-февраль 1456 г.). Орлеане (февраль-март), Париже (март-апрель) и снова в Руане (май). Перед следователями прошли десятки людей.
        Это было фантастически пестрое общество. Мужчины и женщины. Миряне и клирики. Крестьяне, принцы, монахи, рыцари, епископы, ремесленники, чиновники, врачи... Среди этих людей были друзья Жанны и те, кто отправил ее на костер. Одни из них знали Жанну очень хорошо, другие же видели ее издали и мельком.
        Для одних она была родственницей, крестницей, соседкой, другом детства. Для других - боевым другом, таким же солдатом, как и они сами, с которым они в давно минувшие годы штурмовали Турель, сражались на мосту Менга, преследовали англичан у Пате, шли через Шампань к Реймсу. Для третьих - подсудимой, которую они допрашивали по многу часов подряд в одиночной камере Буврейского замка.
        Разные люди вспоминали о Жанне. Но кто бы то ни был - ее любимая подруга Манжетта или подручный Кошона, асессор инквизиционного трибунала Тома де Курсель; никому неведомый пахарь из Домреми Мишель Лебуен или светлейший герцог Алансонский; дядюшка Жанетты Дюран Лаксар, проводивший ее к Бодрикуру, или доминиканец Мартин Ладвеню, принявший последнюю исповедь осужденной, - их показания, дополняя друг друга, воссоздают удивительно цельный образ девушки, у которой оказалась столь необыкновенная судьба. И хотя они вспоминали о ней через много лет, годы не могли стереть впечатления, и Жанна предстает в рассказах знавших ее людей как живая.
        Показания свидетелей процесса реабилитации имеют совершенно исключительное значение для истории Жанны д'Арк. Благодаря им мы не только узнаем бесчисленное множество драгоценных подробностей, которые иначе никогда бы не стали достоянием потомков, но и получаем возможность взглянуть на эту историю глазами современников - а такая возможность представляется не часто.
        Чего стоит, например, признание рыцаря Бертрана де Пуланжи, вспоминавшего о том, как он сопровождал Жанну к дофину: "Я был молод тогда, но несмотря на это, не испытывал к сей юной девушке никакого телесного влечения: настолько добродетели, которые я в ней видел, внушали мне уважение" (Q, II, 458).
        Удивлялся сам себе и Дюнуа, который славился своими галантными похождениями и не упускал случая приумножить эту славу: "Ни я, ни другие, будучи рядом с ней, не могли и помыслить о ней дурно. По моему мнению, в этом было что-то божественное" (там же. III, 15).
        А признание незаурядных военных способностей Жанны? Можно, конечно, скептически относиться К показаниям тех, кто подобно герцогу Алансонскому или Тибо дАрманьяку видел в 17-летней девушке прирожденного полководца, умевшего руководить войском так, "как если бы она была капитаном, провоевавшим 20 или 30 лет" (там же, II, 100). Но здесь важна сама точка зрения современников, важен самый факт таких заявлений со стороны опытных военачальников.
        О многом мы узнаем из показаний свидетелей реабилитации. Но могли бы узнать о большем. Могли бы в том случае, если бы следствие не обходило тщательно некоторые периоды жизни и деятельности Жанны.
        Еще первый издатель материалов обоих процессов Жюль Кишера обратил внимание на следующий, показавшийся ему загадочным факт. Свидетельские показания, изобилуя сведениями о Жанне до момента коронации Карла VII (Домреми, Вокулер, Шинон, Пуатье, Орлеан и т. д.), почти ничего не говорят о последующих событиях: о попытке взять Париж, о "почетном плене" при дворе, о неудавшейся осаде Лашарите, об уходе на помощь Компьеню и, наконец, об обстоятельствах, при которых Жанна попала в плен. Из поля зрения следователей выпал, таким образом, большой и важный период жизни Жанны.
        Наличие этой явной лакуны пытались объяснить тем, что апостолические комиссары вообще не задавались целью проследить всю жизнь осужденной. "Юридическое расследование - нечто совсем иное, нежели историческое исследование. Оно не имело задачей снабдить информацией будущих биографов Жанны. Единственная цель его заключалась в том, чтобы пересмотреть ее процесс". *
* J. Fabrе. Proces de rehabilitation de Jeanne dArc, t. 1. Paris, 1888, стр. 140.
        Замечание, безусловно, справедливое, но ничего не объясняющее. Его легко повернуть против того, от кого оно исходит: именно потому, что реабилитационный трибунал должен был пересмотреть обвинения, выдвинутые против Жанны, ему следовало бы непременно заинтересоваться событиями, происшедшими между коронацией Карла и пленением Жанны, поскольку многие из обвинений прямо относились к этим событиям. Вспомним хотя бы, что в вину Жанне ставилась атака Парижа в богородицын день, а обвинение в гордыне основывалось на том, что Жанна, получив после коронации дворянство, якобы окружила себя роскошью.
        Нет, дело здесь не в юридической стороне процесса реабилитации, а в его политической тенденции. Следователи преднамеренно обошли целый период жизни Жанны потому, что именно в этот период произошел резкий перелом в отношениях между королем и той, кому он был обязан короной. Именно в этот период Жанну отстранили от влияния на государственные дела. Именно тогда ее изолировали от армии и народа. И именно тогда был составлен, с молчаливого согласия короля, заговор, в результате которого Жанна оказалась в руках врагов. И хотя ко времени реабилитации главарей этого заговора - реймсского архиепископа Реньо де Шартра и Ла Тремуйя - давно уже не было в живых. Карл не хотел ворошить прошлое, потому что его собственная роль в этом прошлом была слишком уж неблаговидной. Предатели не любят, чтобы им напоминали о их предательстве.
        Политическая тенденция процесса реабилитации проявилась не только в нарочитом умолчании о некоторых эпизодах истории Жанны д'Арк. Еще более отчетливо проявилась она в стремлении снять ответственность за гибель Жанны с тех главных участников судебной расправы, которые были живы в данное время, переложив эту ответственность на мертвых. Эту тенденцию можно проследить с самого начала пересмотра дела, т. е. с 1450 г.
        Весной 1452 г. кардинал д'Эстутвиль допросил в Руане нескольких членов трибунала, осудившего Жанну. Но он не привлек к дознанию человека, который играл на обвинительном процессе одну из самых важных ролей - второго судью, инквизитора Жана Леметра. Он был жив и проповедовал в Руане. Больше того, имя Леметра даже не упоминалось в вопроснике, на основе которого производилось следствие. Впервые оно появляется рядом с именем Кошона лишь в материалах расследования 1455- 1456 гг.: Леметр был уже покойником.
        Тот же д'Эстутвиль, проводя расследование во дворце руанского архиепископа, не счел нужным допросить хозяина этого дворца - Рауля Русселя, имя которого часто мелькает на страницах протокола обвинительного процесса. Руссель был асессором суда - и притом весьма деятельным.
        В 1450 г. Гильом Буйе взял краткое показание у метра Жана Бопера, ближайшего помощника Кошона, которому тот часто поручал вести допросы Жанны. Больше его не тревожили, хотя Бопер, являясь одним из наиболее осведомленных лиц, мог бы сообщить множество ценных сведений (умер он в 1462 г.). В то же время менее осведомленные свидетели допрашивались и передопрашивались по нескольку раз (Маншон и Ладвеню - четырежды, Массье и де Ла Пьер - трижды и т. д.).
        К показаниям участников суда над Жанной следует вообще относиться критически - особенно там, где бывшие члены инквизиционного трибунала говорили о своей собственной позиции во время суда. Послушаешь их - так это были сплошь честные и смелые люди, которые, пренебрегая опасностью, пытались спасти подсудимую. А если из этих попыток ничего не вышло и Жанна погибла, то виноваты в этом покойный Кошон, покойный д'Эстиве и покойный Луазелер. И странная вещь: кое-кому удалось убедить в своем добром расположении к Жанне не только судей реабилитации (тех вообще мало интересовала степень личной ответственности свидетелей, так как никого из них они не собирались подвергать наказанию), но и позднейших исследователей. Так, например, репутация доброжелателей Жанны укрепилась в исторической литературе (книги Баллона, Дюнана, Аното и др.) за доминиканцами Мартином Ладвеню и Изамбаром де Ла Пьером. Репутация прочная, но незаслуженная. Ее единственной основой являются самовосхваления "братьев" Мартина и Пьера, а также те похвалы, которые им расточали - в обмен на подобные же комплименты-некоторые их коллеги. На самом же деле оба монаха занимали на суде явно враждебную позицию по отношению к Жанне. Судить об этом можно и по тому неизменному доверию, которое им оказывал Кошон, и по их собственным заявлениям во время процесса обвинения. 19 мая 1431 г. оба они поддержали обвинение Жанны в ереси и ведовстве (Т, I, 371, 373); накануне казни высказались за передачу "вторично впавшей в ересь" девушки светским властям (там же, 407).
        В середине мая 1456 г. следствие закончилось. В течение следующих полутора месяцев апостолические комиссары изучали его материалы. Наконец, объявили день, когда будет вынесен окончательный приговор: 7 июля. Утром во дворце руанского архиепископа, где некогда заседал трибунал Кошона, собрались члены реабилитационного суда во главе с Жаном Жувенелем дез Урсен, архиепископом Реймсским. Присутствовало несколько прелатов и клириков. Истцов представляли брат осужденной Жан и поверенный семьи. Ответчиков на этом процессе не было вовсе.
        Сама процедура не заняла много времени. Она свелась к тому, что председательствующий огласил приговор, в котором перечислялись злоупотребления, имевшие место при слушании дела Жанны в суде покойного епископа Бовеского, и отмечалось, что "названное дело запятнано клеветой, беззаконием, противоречиями и явными ошибками правового и фактического характера". В конце говорилось: "Мы отменяем, кассируем и аннулируем (вынесенные прежде по этому делу) приговоры и лишаем их всякой силы. И мы объявляем названную Жанну и ее родных очищенными от пятна бесчестия" (Q, III, 362, 363). Решили также почтить память Жанны двумя религиозными процессиями, проповедью и воздвижением креста на месте казни.
        Жанна была реабилитирована. Это произошло через четверть века после ее гибели.