Музыкальная эстетика средневековья и Возрождения

© "Музыкальная эстетика западноевропейского средневековья и Возрождения" М.: "Музыка", 1966
© Составление текстов и общая вступительная статья В. П. Шестакова

СРЕДНИЕ ВЕКА
Высказывания философов о музыке

Роджер Бэкон
1214-1292 годы

        Английский философ и естествоиспытатель, принадлежит к числу наиболее выдающихся мыслителей средневековья. Учился, а затем преподавал в Оксфорде. По приказу верховных властей был заключен в тюрьму. Задуманное им сочинение "Opus principale" ("Главное произведение") осталось ненаписанным. Сохранились лишь подготовительные к этому сочинению работы: "Opus majus" ("Большое произведение"), "Opus minus" ("Малое произведение") и "Opus tertium" ("Третье произведение").
        В приводимом ниже отрывке из "Opus majus" Бэкон ограничивается доказательством важности знания музыки для понимания теологии и священного писания. Во втором отрывке из "Opus majus" Бэкон подробнее останавливается на подразделениях музыки. Как и у предшествующих авторов (Августина, Боэция и др.), под музыкой у Бэкона понимается не практическое искусство как таковое, но теория музыки (постижение причин и оснований); соответственно и термин "музыкант" (musiсous) означает понятие не музыканта-практика, а того, кто отдает себе отчет в теоретических основах музыкального искусства. С давней традицией связано и противопоставление теоретика музыки грамматику, а также включение в музыку основ стиховедения. Вместе с тем Бэкон выдвигает и ряд новых положений. В частности, он выступает против пифагорейской традиции, утверждая, что "никакой мировой музыки не существует" и что представление о ней - результат следования народным верованиям, мифологии. В отличие от большинства средневековых теоретиков, он включает в сферу музыки такие элементы, как ритмика, жест, танец.
        Для периода более близкого знакомства с трудами восточных авторов, начавшегося в XII веке, характерны ссылки Бэкона на Аль-Фараби, Аль-Рази и других наряду с цитированием западноевропейских авторитетов (кроме Августина и Боэция - Кассиодора, Марциана Капеллы и др.)

        Предметы, принадлежащие музыке, необходимы для теологий во многих отношениях. Ибо хотя для знания писания и не требуется, чтобы теолог практически владел пением, игрой на инструментах и другими вещами, относящимися к музыке, тем не менее он должен знать разумное основание всего этого, дабы знать природу и свойства этих вещей и дел, в соответствии с тем, чему учат музыки спекулятивная и практическая. Ведь писание полно музыкальных терминов, как-то: "громогласно ликовать", "плясать", "петь", "играть на гуслях, кифаре, кимвалах" и т. п. разного рода. Кроме того, оно содержит много видов песнопений как в "Новом", так и "Ветхом завете". Равным образом много видов метров содержится в священном еврейском тексте, которые многократно отмечают святые в своих толкованиях.
        Но задача музыки - указать причины и основания [этого], хотя и грамматик учит, что это так. Кроме того, все произношение писания сводится к ударениям, долготе и краткости, частям стиха, запятым, периодам, а все это в отношении причин относится к теории музыки, ибо теоретик музыки указывает "почему это так", тогда как грамматик - лишь что "так есть". Ведь так определяют философские авторы, и Августин определяет так в своих книгах о музыке.
        Ибо одна музыка имеет дело со слышимым, другая - с видимым, как определяют авторы. Та, которая имеет дело со слышимым, разделяется на две части: одна имеет дело с человеческим голосом, другая - с инструментами. Та, которая имеет дело с человеческим голосом, - четырех родов. Ибо первая есть теория мелоса (melica), скажем пения; вторая - метрика, рассматривающая природу и свойства всех стихотворений, метров и стоп; третья - ритмика, которая рассматривает все разнообразие их соотношений в ритмах; четвертая есть теория прозы (prosaica), которая рассматривает ударения и прочее, указанное выше, в прозаической речи. Ибо ударение есть некий вид пения, а потому и называется acantus - от accino, accinis (подпеваю, подпеваешь), ибо все слоги имеют свой особый звук, повышаемый, или понижаемый, или же смешанный, и все слоги одного слова прилаживаются или поются вместе (accantatur) с одним слогом, на который приходится главный звук. И таким образом долгота и краткость и все прочее, что причисляется к правильному произношению, сводятся к музыке, и определения их дают авторы, писавшие о музыке, как явствует из сочинения Цензорина "Об ударениях", сочинения Марциана и многих других. И то же явствует из сочинений Исидора и Кассиодора о музыке. И Августин сводит метры и стопы и т. п. к вещам, относящимся к музыке.
        Итак, значение всего этого следовало бы знать совершенному теологу, ибо природа и свойства этих вещей заключены в буквальном и духовном смысле писания, как многократно писали об этом святые. Музыка определяет в инструментах строение и применение этих вещей. Вот почему, поскольку писание полно упоминаний о подобного рода инструментах, совершенному теологу надлежит знать (разумеется, в общих чертах) строение инструментов и знать, как нужно ими пользоваться, - ради бесконечно многих мистических смыслов, не говоря о буквальных.
        Музыка же, относящаяся к видимому, необходима, а что она такое, явствует из книги "О происхождении наук". Ведь все, что может быть приведено в соответствие со звуком на основании сходных движений и надлежащих фигураций, доставляя полное наслаждение не только слуху, но и зрению, относится к музыке. Потому пляски и все изгибы тел сводятся к жесту, который есть корень музыки, ибо он находится в соответствии со звуком благодаря сходным движениям и надлежащим конфигурациям, как утверждает автор названной книги. Вот почему Аристотель говорит в седьмой книге "Метафизики", что искусство пляски не достигает своей цели без другого искусства, т. е. без другого вида музыки, с которым сообразуется искусство пляски. Итак, пляски и прочие изгибы тел, которые совершали Мария, сестра Моисея, Дебора и другие певицы, Давид и прочие певцы, о которых писание многократно повествует, должны быть известны теологам, дабы они умели выразить все их свойства, поскольку это требуется для уяснения духовного смысла ангельского благочестия.
"Opus majus", pars IV, ed. J. H. Bridges, vol. 1. London, 1900, p. 236-238.

Opus tertium. Глава 59.

        После этого я коснулся пользы музыки для писания; и святые не могут нахвалиться музыкой как средством понимания теологии и священного писания. Ведь, как я изложил в "Opus majus", Августин в книге "Исправления к собственные книгам" ("Retractiones"), и в послании к Гомеру [Меморию?], и во второй книге "Об учении христианском", и во многих других местах заявляет, что она совершенно необходима. А потому написал шесть книг о музыке. И Кассиодор равным образом, многое разъясняя, говорит в общей форме о ее значении для священного писания. Говоря коротко, все, что ни управляется соответствующим образом по произволению творца в вышних вещах и земных, возводится к этой дисциплине. Но, чтобы доподлинно стала явной польза музыки в деталях, [необходимо] перечислить главные ее части, и это служит дополнением к более ранним трудам, потому что многие части музыки не известны простому народу, ни множеству тех, кто считается учеными.
        Согласно всем авторам, музыка исследует звук. Но пифагорейцы считали, что различия звуков существуют в движениях небесных тел, а потому полагали, что есть музыка мировая, в небесных звуках. Между тем Аристотель доказывает во второй книге "О небе и мире", что звук никоим образом не может рождаться в небесных телах и что Пифагор ошибался. Вот почему другие, философствовавшие более тонко, говорили, что мировая музыка получается не из звучания небесных тел, но из звучания, порождаемого лучами этих тел, утверждая, что звук рождается трояко, а именно: либо из столкновения твердого с твердым (такой звук относится к инструментальной музыке, он существует, например, в кифарах и гуслях и т. п.); либо звук рождается из движения духов по голосовой артерии (такой звук относится к музыке человеческой, в человеческом голосе); либо звук рождается из лучей, разрежающих воздух, - он относится к мировой музыке, как утверждали это великие и весьма мудрые мужи. Впрочем, разъяснять это не есть предмет настоящего нашего исследования.
        Тем не менее следует полагать, что звук не рождается из лучей небес, а потому нет никакой мировой музыки, хотя в согласии с мнением древних пифагорейцев такое мнение долго держалось в народе. Но среди ученых это мнение чаще приводится, нежели одобряется. Вот почему, если Боэций упомянул о ней в своей "Музыке", это значит лишь, что он приводил народное мнение. Итак, всякий звук получается либо из столкновения твердого с твердым, либо из движения духов по жизненной артерии. Если он получается из столкновения, тогда это - инструментальная музыка, чьи инструменты либо ударные, как ацетабулы и кимвалы, либо струнные, как-то кифара и многие другие, либо духовые, как-то свирель, флейта и т. п. Так различает Кассиодор в своей "Музыке". Если же существует музыкальная теория о человеческом звуке, то это есть учение либо о мелосе, либо о прозе, либо о метре, либо о ритме. Мелос заключается в пении, что общеизвестно. Остальные элементы существуют в речи прозаической, метрической и ритмической. И пусть не возражает здесь грамматик, не знающий музыки, считая предметом своей науки основы прозы, метра и ритма.
        Ибо авторы, писавшие о музыке, учат, что это - части музыки, поскольку они сообразуются с пением и инструментами посредством сходных пропорций для услаждения слуха. В самом деле: Кассиодор говорит это и доказывает, ссылаясь на других ученых мужей, а именно Августина, Цензорина, Гауденция и Альбина. И Марциан в своем сочинении "О семи искусствах" равным образом согласен с ними, как и все древние авторы и ученые. И не только латинские, но и такие первоклассные авторы, как Птоломей и Евклид, а также Аль-Фараби в книге "О науках", в этом согласны. Однако Боэция застигла смерть, прежде чем он закончил свою "Музыку", а потому он преподал учение лишь об одной ее части, а не о всех. Итак, доказывается, что теоретик музыки (musicus) тем самым есть математик, который вообще пользуется доказательствами, указывает их причины и основания, ибо доказательство дает знание посредством причин. Стало быть, грамматик, основывающийся в своих трудах на поведанном, к которому доказательство не имеет отношения, не будет указывать причины исследуемого им, а только указывать, что таково и должно совершаться так. Стало быть, грамматик относится к теоретику музыки, как ремесленник к геометру. А потому грамматик в этой части есть механик, тогда как теоретик музыки есть главный мастер. Вот почему достаточное и основное познание, т. е. то, которое происходит через причины и основания, не дается грамматикой, но названной нами наукой, и это явствует из книг древних, посвященных этой науке. Ибо они трактуют эти предметы с точки зрения музыки, указывая причины, что подтверждает и Аль-Фараби в упомянутой книге. И Августин учит тому же во второй части "О музыке", как будет изъяснено ниже.
        Но помимо этих частей музыки, относящихся к звуку, существуют другие, которые относятся к зримому, а именно к жесту, включающему пляски и все изгибы тела. Ведь жесты сообразуются с пением, с инструментами и с метром посредством сходных движений и надлежащих конфигураций, дабы получилось полное наслаждение не только слуха, но и зрения. В самом деле: мы видим, что инструментальное искусство и пение, и метры, и ритмы не достигают полного, ощутимого наслаждения, если одновременно нет жестов, плясок и изгибов тела, - все это, сообразуясь с подобающими пропорциями, порождает совершенное наслаждение в двух чувствах. И это сказано в книге "О происхождении наук", а именно что жест есть корень музыки, подобно тому как метр и как мелос [т. е. пение]. И Августин говорит это во второй книге "Музыки". Другие же движения, которые не могут сообразоваться со звуком в подобающих пропорциях, давая полное, ощутимое наслаждение, не относятся к науке музыки.
        Впрочем, некоторые движения, даже имея аналогичные пропорций, не могут сообразоваться со звуком и жестом, образуя одно наслаждение; таковы движения пульса. Ведь они происходят в должных пропорциях, которыми пользуется и музыка; однако, существуя в пульсах, они не могут сообразоваться со слухом, но только с осязанием, а потому и не относятся к науке музыки. Тем не менее наука о пульсах подчинена музыке, ибо никогда медик не будет хорошим и совершенным в распознании пульсов, если не будет обучен пропорциям музыки, как тому учат авторы трудов по медицине - Гален в книге "О царском режиме" и многие другие.
R. Bacon, Opus tertium, cap. 59, ed. J. S. Brewer, Opera quaedam hactenus inedita, London, 1859, p. 228-232.

Перевод и вступительная статья В. Зубова

вернуться к оглавлению